Посадка к мозгоправу: вернулась ли в Россию «карательная психиатрия»?

«Карательная психиатрия» — словосочетание из советских времен. В 1960–80-е годы было не так много шпионских процессов, обвинений в измене Родине и отъездов лидеров общественного мнения за границу, однако отправка оппозиционно настроенных граждан (употребляем применительно к тому времени этот термин с определенной долей условности — ну, какая может быть оппозиция в брежневские годы?) в места отнюдь не тюремные, а вроде как вегетарианские на первый взгляд — в психиатрические учреждения, работала как конвейер.

Один из отставных судей в конце 1990-х — начале нулевых мне совершенно искренне, без всякой иронии объяснял: «Ну, у нас в стране — Советская власть. Никакой другой нет. Это в Конституции написано, во всех законах. Не подвергай это сомнению — и не будет у тебя никаких проблем. Но нет, начинает человек выступать против… Ну, он же сумасшедший — это очевидно! Поэтому мы только по делу отправляли в лечебницу»…

В Советском Союзе несогласных с действиями властей отправляли на принудительное психиатрическое лечение — чаще всего с диагнозами «вялотекущая шизофрения» или «сутяжно-паранойяльное развитие личности». Часто профилактические госпитализации проводились накануне важных для властей событий, например, Олимпиады в Москве 1980 года. Так, в исследовании от 2013 года «Психиатрия как средство репрессий в постсоветских странах» Европарламента авторы ссылаются на секретный доклад 1980 года председателя КГБ Юрия Андропова ЦК КПСС, в котором подтверждается использование психиатрии в политических целях:

«С целью предотвращения возможных провокационных и антиобщественных действий со стороны психически больных личностей с агрессивными намерениями принимаются меры совместно с органами здравоохранения и милиции, направленные на предупреждающую изоляцию таких людей во время Олимпиады 1980 г.».

Через карательную психиатрию в советские годы прошли такие известные диссиденты, как Валерия Новодворская, Иосиф Бродский, Виктор Файнберг, Наталья Горбаневская и многие другие. Чаще всего свои диагнозы они получали в результате обследований в печально известном Институте имени Сербского, преимущественно специализирующемся на судебной психиатрии.

Термин «карательная психиатрия» с конца 1980-х годов стал восприниматься как описание исторической эпохи в судебном делопроизводстве. Казалось, что эти времена давно канули в лету и никогда не вернутся.

Но, похоже, они не просто возвращаются в виде элементов забытой эпохи, а уже целиком властвуют в системе наказаний. При этом, как часто бывает, мнение независимых экспертов мало волнует и сторону обвинения, и самих судей. Не так давно, в октябре 2023 года, практически во всех СМИ подробно освещался ход судебного процесса над сопредседателем одного из правозащитных движений. Прокурор Светлана Кильдишева в Головинском районном суде Москвы потребовала отправить подсудимого на судебно-психиатрическую экспертизу. По словам гособвинителя, она наблюдает у правозащитника «обостренное чувство справедливости и отсутствие инстинкта самосохранения». Специалисты не ставили никаких диагнозов, но прокурору виднее.

И вот тут-то и стоит обратить внимание на ключевой момент: «обостренное чувство справедливости» в советское время часто указывалось одним из симптомов при постановке психиатрических диагнозов диссидентам и оппозиционерам.

«Часть инакомыслящих реально была нездорова, но к ним не стоило применять столь жесткие методы, — рассказал „РосБалту“ доктор медицинских наук, профессор, практикующий психолог Александр Тхостов. — Карательная психиатрия существовала. Психиатрию, как и все прочее, использовали в том числе и для борьбы с инакомыслием». «Карательной была все-таки не психиатрия, а система, — уточняет кандидат медицинских наук, профессор Никита Зорин. — Для злоупотреблений не нужен диагноз».

В 1977 году Всемирная психиатрическая ассоциация приняла декларацию, осуждающую использование психиатрии в СССР в целях политических репрессий. Но тема вновь возвращается в нашу жизнь. И полувека не прошло…

Про карательную психиатрию давно не говорят. Формулировки появились иные, но суть происходящего от этого не меняется. Неспециалисту не очень понятна суть споров вокруг МКБ-11. Поясним в общих чертах. МКБ — это международная классификация болезней. Разрабатывается Всемирной организацией здравоохранения, но ее никто не спускает сверху — она является предметом всеобщего консенсуса. Число «11» означает, что это 11 пересмотр за всю историю: меняются подходы, меняются научные знания, появляются новые болезни, а какие-то исчезают из списка. Однако именно российская сторона активнее всего ведет себя в том разделе, который касается психиатрии, настаивая на том, что из списка не должны исчезнуть некоторые формулировки. Например, «вялотекущая шизофрения» или «шизотипическое расстройство». Таких заболеваний нет, такой диагноз в мире не ставят. Это очень общее и размытое описание непонятно чего. Но для возрождающейся карательной психиатрии — это самое оно.

Не все специалисты с этим согласны, хотя и признают присутствие в старых списках части этих диагнозов: «В МКБ давно нет шизофрении вообще, только шизотипическое расстройство. А скоро и его не останется. То, что термин „вялотекущая шизофрения“ был специально кем-то придуман „для репрессий“ — выдумка невежественных людей, далеких от психиатрии, — развивает в беседе с „РосБалтом“ свою мысль Никита Зорин. — Вы, видимо, считаете, что в России есть какие-то злые психиатры, которые мечтают вернуть карательную психиатрию с помощью диагнозов. А есть западная психиатрия, очевидно добрая и пушистая, „демократическая“. Махровая обывательщина! Павленский, прибивший мошонку к Красной площади, в России признан здоровым и отпущен на все четыре стороны. А во Франции, куда он отъехал, он проходил принудительное лечение у психиатров…»

«Спекуляции вокруг классификаций существуют везде, — признает Александр Тхостов. — Частично они связаны с политикой, частично с фармкомпаниями. У нас речь не о вялотекущей шизофрении (это мало кого волнует), а о вариантах сексуальной нормы».

В последние годы, кстати, в судах над оппозиционно настроенными гражданами тема сексуальных девиаций не раз присутствовала. Достаточно вспомнить дело руководителя карельского «Мемориала» (организация «Мемориал» признана Министерством юстиции РФ иностранным агентом) Юрия Дмитриева, которого обвинили в педофилии.

Вернемся к психиатрии и спорам. В среде отечественных психиатров признают: происходит брожение. Наш Минздрав должен — как того требуют процедуры — принять новую версию МКБ в РФ. Для этого были созданы рабочие группы, адаптирующие англоязычную версию к русскоязычной реальности.

«Но неожиданно выяснилось, что часть российских психиатров не согласны с внедрением психиатрической части МКБ-11 в отечественную практику, — описывает ситуацию заведующий кафедрой психиатрии и медицинской психологии Казанского государственного медицинского университета Владимир Менделевич. — Международные классификации болезней принимаются не на Западе и не на Востоке. Они являются результатом консенсуса между специалистами из разных точек мира. Российские психиатры принимали участие в разработке МКБ-11 наряду с американскими, китайскими, южноафриканскими, бразильскими и европейскими. Процедура растянулась на десятилетие, но в конце концов диагностический консенсус был достигнут. И вот выясняется, что „у российской психиатрии свой путь“, что „не учтены наши научные традиции“, что „западная психиатрия пошла на поводу у общества“, что „толерантность победила науку“ и пр. Одна из коллег-психиатресс резюмировала, что „лучше вообще отказаться от МКБ-11“. Не пойму только, чем это лучше? Сообщу ей и сочувствующим, что МКБ-11 как раз и принята на основе научных данных, а не чьих-либо традиций или интересов».

Официальная претензия оппонентов к МКБ-11 — изменение критериев диагностики шизофрении. В новой классификации диагностические рамки этого расстройства сузились и стали более строгими. Теперь невозможно будет произвольно ставить этот диагноз, особенно в случаях отсутствия бреда, галлюцинаций и других явных признаков болезни.

«Оппонентам всегда хотелось и хочется продемонстрировать сакральность собственного знания и виртуозные навыки выявления шизофрении по „латентным признакам“, — продолжает Владимир Менделевич. — Наших оппонентов раздражает, что мировое психиатрическое сообщество исключает понятие „вялотекущей шизофрении“ (посягает на святое!), которое до сих пор активно используется в РФ. Пусть и с применением эвфемизма „шизотипическое расстройство“. Этот диагноз нередко выставляется взамен расстройств аутистического спектра, которые многие детские психиатры по-прежнему считают шизофренией, транссексуализма (тут без комментариев), пограничного расстройства личности. Получается, что призыв в Минздраву отказаться от внедрения в отечественную психиатрию новой классификации связано с нежеланием отвергнуть беспардонное и антинаучное наклеивание „шизофренических ярлыков“. Оппоненты называют этот процесс „сохранением общепсихопатологических традиций советской/российской школы“. Спешу их уверить в том, что подавляющее большинство отечественных психиатров против гипердиагностики шизофрении с использованием аргументов типа „нелепое, неадекватное, вычурное поведение“, „паралогичность“, „уплощенность аффекта“, „амбивалентность“ и пр.»

Но что значит мнение большинства специалистов, включая светил с мировыми именами и общественным признанием, когда есть вполне конкретная задача? Не беремся утверждать, кем и когда сформулированная и поставленная, говорим лишь о многочисленных косвенных фактах, подтверждающих это: иметь немалое число больных, которым ошибочно выставлен диагноз шизофрении. Эта болезнь у них нередко нереальна, и находится исключительно в воображении психиатров.

«В очередной раз хочется напомнить, что как не существует никакой российской, или французской, или зимбабвийской гинекологии и проктологии, так и не может существовать страновой, например, российской психиатрии. Наука — либо универсальна и не знает границ, либо она не наука», — резюмирует Владимир Менделевич. Да только у российской судебной практики на это совершенно иной взгляд. За последние два-три года число судебных приговоров, где оппозиционно настроенных граждан отправляют на принудительное лечение, резко выросло. В последнее время принудительное лечение у психиатра, а иногда даже размещение в психдиспансере, стало еще одним инструментом наказания, который регулярно используют.

9 августа 2021 года московская экоактивистка Ольга Кузьмина, протестующая против реновации, привязала себя к дереву в Бабушкинском парке, взяв с собой неисправный арбалет. История получилась довольно резонансной. Девушку арестовали на шесть суток, а затем, после возбуждения уголовного дела по статье о хулиганстве, посадили под домашний арест. Мосгорсуд удовлетворил требование обвинения провести принудительную психиатрическую экспертизу активистки, и в июле 2022 года Кузьмину принудительно госпитализировали в психиатрическую больницу на неделю. В заключении врачи написали, что девушке присущи «своенравие, преимущественно оппозиционное, негативистичное поведение, склонность к сутяжничеству и протестным реакциям». 4 августа 2023 года Бабушкинский районный суд постановил назначить Кузьминой принудительное психиатрическое лечение. Прекрасный диагноз, согласитесь, — «оппозиционное поведение».

11 августа 2023 года зоозащитнику Александру Бахтину помимо реального срока назначили принудительное амбулаторное психиатрическое лечение.

Принудительную госпитализацию и экспертизы назначают и активистам, выступающим против СВО. В июне 2022 года суд приговорил нижегородского активиста Алексея Оношкина, опубликовавшего соответствующие посты «ВКонтакте» и материалы с «оправданием терроризма», к размещению в психиатрической больнице.

В октябре 2022 года к принудительному амбулаторному лечению, помимо основного срока заключения в полтора года, приговорили ростовского студента Михаила Селицкого, нарисовавшего граффити, критикующее власть.

В апреле 2023 года блогеру из Тверской области Сергею Колину было предписано принудительное лечение в психиатрической больнице в связи с попыткой вступить в незаконные формирования.

В июле 2023 года житель Ивановской области Дмитрий Лямин был приговорен к восьми годам лишения свободы с принудительным лечением в психиатрической больнице по месту отбывания наказания по делу о поджоге военкомата.

Возможно, наиболее резонансный случай подобного рода — помещение якутского шамана Александра Габышева в психоневрологический диспансер. С сентября по декабрь 2019 года Габышев предпринял несколько попыток «похода на Москву.» В январе 2021 года шамана принудительно направили в ПНД, а в июле якутский городской суд назначил ему принудительное психиатрическое лечение: экспертиза признала Габышева невменяемым. Габышев находится в диспансере до сих пор.

С точки зрения действующего законодательства, сегодня назначить принудительное лечение может только суд. Эта мера применяется, если человек, совершивший преступление, представляет угрозу окружающим или себе из-за наличия психического расстройства. При этом само по себе наличие расстройства не обязывает суд назначать принудительное лечение. Однако очень часто обвиняемого заставляют отправиться на госпитализацию «добровольно» — в обмен на обещание со временем закрыть дело.

Наиболее известный пример: студент Нижегородского государственного университета Алексей Корелин «сам» отправился на госпитализацию в областную психоневрологическую больницу № 1 им. Кащенко. В больнице Корелину прописали нейролептики, из-за которых самочувствие студента резко ухудшилось: он испытывал сложности с координацией движений и большую часть времени в стационаре спал. После юноша стал наблюдаться у частного врача-психиатра, поскольку это было одним из условий выписки из «Кащенко» и прекращения уголовного дела.

Возможности для привлечения независимых специалистов к судебно-психиатрической экспертизе сужаются постоянно. Традиционный ответ судьи: нет оснований не доверять государственным экспертам. Часто мнение независимых судебных психиатров вообще не учитывается.

Но суд только отправляет на принудительное лечение. А вот вопросами его продления, изменения или прекращения занимается уже не суд, а врачебная комиссия оказывающего психиатрическую помощь учреждения, которую созывает лечащий врач. И здесь общественный контроль минимален.

Говорить о возвращении карательной психиатрии советского образца, наверное, все-таки сложно. Во-первых, мы пока не получили поток профилактических «принудиловок». Да и психиатрическую экспертизу саму по себе не так легко организовать. Проще и значительно дешевле «прогнать» человека через психолого-лингвистическую экспертизу. Но это — тема уже для отдельного разговора.

Николай Яременко