«В ее мире было больше любви, больше жизни»

23 августа состоялись похороны Дарьи Дугиной, которая, по версии ФСБ, стала жертвой покушения сотрудников украинских спецслужб. 20 августа журналистка погибла на глазах у своего отца, философа и идеолога «евразийства» Александра Дугина. Ее машина взорвалась в районе поселка Большие Вяземы в Московской области. Президент Путин выразил родителям Дугиной свои соболезнования и наградил ее орденом Мужества посмертно. После всего случившегося большая часть комментариев касалась философских и политических взглядов как самой Дарьи, так и ее отца. Они оба горячо поддерживали проведение спецоперации на Украине. Член молодежного парламента Санкт-Петербурга от партии «Яблоко», политолог Иван Левченко, знавший Дарью, делится своими воспоминаниями.

Полностью беседу можно послушать в подкасте «Включите звук».

— Начну с банального вопроса о том, как вы познакомились?

— Нужна определенная предыстория. У кого-то это может вызвать удивление, хотя от близких людей я этого никогда не скрывал. У меня до прихода к тем либеральным, социал-демократическим идеям, которые я сейчас исповедую, был своеобразный бэкграунд. До конца 2019 года по своим взглядам я был скорее социал-консерватором. Я воспитывался в такой среде, эти идеи мне были близки. Я находил друзей и коллег в этой среде. Там были пересечения с Югорским клубом и Евразийским движением.

Когда в 2018 году я переехал из Нижневартовска в Санкт-Петербург, я вступил в объединение «Солнце Севера» и был одним из его активистов. Я организовывал там творческие вечера, поэтические и музыкальные. Это объединение состоит из людей, которые, так или иначе, симпатизируют взглядам Александра Дугина. Тогда я и начал дистанционно общаться с Дарьей.

В марте или апреле 2019-го она приехала в Санкт-Петербург. Жила здесь какое-то время, снимала квартиру. Она активно помогала всем нам с техникой, оборудованием, фото- и видеосъемкой. Очно мы познакомились на дискуссии, посвященной работам Антонио Грамши. После мероприятия я провожал ее до метро, мы обменялись телефонами. Так завязалось личное общение.

Потом на один из творческих вечеров, который я организовывал, она пришла с флейтой. С инструментом она никогда не расставалась и очень хорошо играла. Мы оба выступили, а по окончании вечера небольшой компанией пошли к ней в гости.

В другой раз она приняла участие в заседании дискуссионного клуба на факультете политологии. Речь шла о консервативной идее, в чем она очень хорошо разбиралась. Это, наверное, единственный случай, когда мы с ней долго говорили о политике. После мы периодически переписывались и созванивались.

В ноябре–декабре 2019 года она познакомила со своим отцом, но у меня вскоре наступило разочарование в этих идеях. Даже после этого она не удаляла меня, например, из друзей в социальных сетях. Оставалось что-то, что позволяло мне воспринимать ее в первую очередь как человека.

— Вы упомянули, что она играла на флейте. Чем она еще увлекалась, кроме учебы, французского языка, политики и философии?

— Искусством во всех его проявлениях. Вспоминая наши диалоги, могу сказать, что речь у нас часто заходила о музыке. У нас с ней в этом плане были общие вкусы. У нее был свой музыкальный проект. Кроме того, у Дарьи был интерес к творчеству «проклятых поэтов»: Бодлера, Рембо и других. Это пересекалось с тягой к французскому языку. Она увлекалась определенными аспектами творчества Юрия Мамлеева и других писателей.

Можно еще упомянуть про интерес, который со временем пропал, к различным течениям мистики и эзотерики. Это определенно было частью ее внутреннего мира, она часто об этом говорила.

Если брать ее музыкальные вкусы, то это всегда были исполнители, о которых очень мало кто знает и которые совершенно не обязательно соответствовали ее идеям. Ее интересовало то, что не признано обществом, но то, что отражало ее суть, ее метафизику, ее восприятие жизни в целом.

— Делилась ли Дарья своими мечтами с окружающими? Если да, то о чем она мечтала?

— Был у нас разговор, когда она говорила, что хотела бы больше уделять времени искусству. Мне до сих пор кажется, что искусство в ней превалировало над политикой. Возможно даже, что политику она воспринимала как форму искусства, к сожалению. Ее больше увлекало творческое начало.

Она рассказывала, что училась в музыкальной школе в одном классе с дочерью Константина Кинчева. Ее круг общения складывался из музыкантов, поэтов, творческих людей.

— Она была общительным человеком? Политические взгляды собеседника влияли на ее отношение к человеку?

- У нее был достаточно широкий круг личного общения, но не публичного. Нужно понимать, что определенные рамки, связанные со средой, движением, идеологическими программами были. Она не могла общаться с кем угодно в публичном пространстве. Даже с теми людьми, которые ей искренне нравились. Она очень не любила, когда к ней навязывались, потому что она дочь известного человека. Ей нравилось, когда ее ценили как Дарью Платонову, как самостоятельную личность.

Я помню, как она очень сильно дружила с одним нашим общим знакомым музыкантом. Он не придерживается ее взглядов или убеждений отца Дарьи. С таким людьми, даже если они были аполитичны, она общалась. В этом плане у нее была обычная человеческая жизнь, в которой находилось место разным людям.

— Она воспринимала аргументы оппонента?

— Я вспоминаю ее выступление на дискуссионном клубе. К Дарье были разные вопросы из зала. Если человек достойно излагал свою точку зрения, а не голословно кого-то в чем-то обвинял, то она это ценила. Она воспринимала аргументы «за» и «против» в зависимости от того, насколько корректно они озвучены.

Скажу так: недобрый друг-единомышленник был для нее хуже, чем добрый оппонент. Я уверен, что те категории, которыми она мыслила, были иными, нежели тот образ, который воспринимает большинство людей. В этом образе видят только одно. В реальности ее отношение к миру и жизни было очень сложным, не дуалистичным. Оно предполагало, что можно понять всех. Все зависело от того, как ведут себя оппоненты в диалоге.

— Вы сказали про образ Дарьи, который создается сейчас прямо на глазах. Одной из главных его составляющих является тезис о Дугиной как последовательнице своего отца. Можете ли сказать, кто был ей ближе в семье: мама или отец?

— И мама, и отец ее искренне любили. Отношения у нее были хорошие с обоими родителями. Ее мама — Наталия Мелентьева — профессиональный философ.

Могу сказать, что Дарья никогда не позиционировала себя как тень своего отца. Она была сама собой. Живой, настоящей. В общении с другими людьми Дарья была свободной и самостоятельной. Она не пыталась использовать имя отца для каких-то личных целей. Ее внутренний мир был другим, в отличие от мира ее отца. В ее мире было больше любви, больше жизни.

Беседовал Петр Годлевский