Алексей Макаркин. Готовы ли россияне развернуться на Восток?

Опрос ВЦИОМ показал, что 67% респондентов одобрительно относятся к идеям так называемого поворота на Восток, предполагающего приоритетный характер комплексного развития отношений со странами Ближнего и Дальнего Востока, а также Центральной Азии.

На самом деле, «восточная идея» в России была популярна в самые разные периоды. При Николае II, когда ее продвигали самые разные люди, от князя Ухтомского до Гумилева (правда, оборотной стороной идеи была деятельность разнообразных авантюристов, от «казака Ашинова» еще при Александре III до статс-секретаря Безобразова). В раннесоветские годы, когда модным был балет «Красный мак» (сами китайцы, кстати, относились к нему прохладно из-за того, что мак у них ассоциировался не с романтическим цветком, а с опиумом), а в Москву съезжались сторонники левых идей со всего мира. После войны, когда СССР активно сотрудничал с Движением неприсоединения (будущим Глобальным Югом), в Москву приезжали Насер, Неру и Сукарно. Параллельно быстро рос интерес к восточным учениям и практикам, от выставок Рериха до секций единоборств.

Спад (в политической, но не в духовной сфере) наступил в период Перестройки, когда с восточной политикой были связаны неудачная афганская война и устойчивое представление о дороговизне амбициозных международных проектов на фоне опустевших полок магазинов. Но уже в 1990-е годы стал наблюдаться обратный процесс, причем на фоне стремительного подъема Китая в России впервые появилась идея, что у Востока можно и чему-то поучиться в политике и экономике — стала популярной китайская модель, соединяющая экономические реформы с жестким политическим курсом (тогда еще было далеко до ее нынешнего кризиса). Духовными же практиками стали интересоваться еще больше, так как идеологические барьеры были сняты.

Но все это имело и имеет оборотную сторону. Восток был и остается для россиян «другим» — экзотичным, нередко интересным, иногда захватывающим, но другим. Отвечая на вопрос социологов о близости культур России и стран Востока, только каждый девятый (11%) высказал мнение, что культуры во многом схожи. О кардинальном различии культур говорит почти каждый четвертый (23%). Почти две трети (61%) видят одновременно как различие, так и общность культур — но такой политкорректный ответ говорит скорее о том, что различия очевидны, а с общностью сложнее (иначе в условиях активного продвижения восточной темы в медиа существенно большее число респондентов заявили бы о сходстве).

Зато Россия остается страной европейской культуры. Усилившиеся антизападные настроения не влияют на то, что для россиян «своими» являются в значительно большей степени Шекспир, Мольер, Гете, чем Ло Гуаньжчун или Калидаса, о которых они не имеют представления — да и не хотят его получать. Некоторое исключение составляет персидская поэзия — от Хайяма до Саади, — но и она воспринимается как экзотика, окно в другую цивилизацию, куда можно с интересом заглянуть, но не более того. Причем это относится не только к вестернизированным элитам, но и к населению в целом.

Интересно, что о желательности развития сотрудничества между военными говорят всего 21% респондентов — даже в условиях СВО. Похоже, что люди как вообще хотят меньше говорить и думать на такие темы, так и не очень доверяют восточным партнерам, которые исходят из собственных интересов, далеко не всегда совпадающих с российскими.

И еще примечательна непопулярность идеи создания каналов межличностных коммуникаций между простыми жителями разных стран, когда речь идет о Востоке (за — 15% респондентов). Обычно такие идеи общения «простых людей» как раз популярны, но в ситуации с Востоком респонденты прежде всего в этом контексте думают о мигрантах — а с учетом распространенных антимигрантских настроений понятно, что дополнительно коммуницировать с ними большинство россиян не желают.

Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co