Владимир Гельман. Чего достигла внешнеполитическая мысль в России

Тезис российских внешнеполитических мыслителей школы Караганова о безвозвратном упадке «коллективного Запада», неспособного более противостоять антизападным силам под идейным водительством России, отчасти напоминает советский тезис о «загнивании» мирового капитализма. Но эта параллель все же поверхностная.

Во-первых, разумные советские обществоведы, как бы они ни относились к внешнеполитическим противникам СССР, на самом деле понимали неспособность советской политико-экономической системы к победе в глобальном противостоянии с Западом, да и не стремились к такой победе. В отличие от них, российские внешнеполитические мыслители исходили из представлений о способности российской политико-экономической системы победить в глобальном противостоянии с Западом и стремились к такой победе.

Во-вторых, и это гораздо важнее, советские обществоведы действовали по указанию начальства, поэтому их влияние на принятие внешнеполитических решений было не слишком велико. В лучшем случае их продукцией служили разного рода доклады для начальства и пропагандистские тексты, которые не воспринимались всерьез читателями этих текстов. В отличие от советских обществоведов, российские внешнеполитические мыслители действовали во многом по велению души, и хотя их влияние на принятие внешнеполитических решений также было не слишком велико, оно оказалось все же гораздо большим, нежели у советских обществоведов.

Разного рода доклады для начальства и пропагандистские тексты, похоже, воспринимались всерьез, став важным (хотя и не единственным) идейным основанием СВО. Это произошло не только потому, что их идеи резонировали с реваншистскими ожиданиями читателей этих текстов. Но и потому, что альтернативы такому видению современного мира и места в нем России на протяжении предшествующих десятилетий или не предлагались вообще, или практически не обсуждались всерьез.

В этом смысле, если сравнивать советскую и постсоветскую внешнеполитическую мысль, то вторая достигла куда более заметных успехов по сравнению с первой по части policy impact. Но едва ли такой успех стоит рассматривать в качестве достижения российской науки.

Владимир Гельман, политолог