Дмитрий Прокофьев. Чем важна история с ценами на нефть

Дело в том, что цены на нефть — это практически единственное, что реально определяет состояние экономики страны. И не только потому, что приток нефтедолларов позволяет власти финансировать свои расходы и вкладывать остатки в экономику, а еще и потому, что высокие цены на нефть, обеспечивающие сверхдоходы власти, позволяют ей оставить экономику в покое.

Дело здесь не в том, что Россия «села на нефтяную иглу» и никак не может с нее слезть. СССР (включавший в себя Россию) «сел на нефтяную иглу» 60 лет назад, исходя из глубокого макроэкономического соображения: Советскому Союзу нужно было «труд» замещать «капиталом», поскольку трудовой ресурс был близок к исчерпанию.

Вся сталинская индустриализация держалась на запредельной эксплуатации человеческого ресурса: забираем из деревни продукты по минимальной цене, продаем их в городах; хочешь их купить — беги из деревни в город, становись к станку. А поскольку таких, как ты, много — за твой труд мы платим тебе мало. Что, с точки зрения макроэкономики, происходит, когда мы ставим крестьянина к станку? Мы перемещаем трудовой ресурс из сектора с низкой добавленной стоимостью (сельское хозяйство) в сектор с высокой добавленной стоимостью (промышленность) и получаем рост производительности.

Но в какой-то момент получается, что забирать ресурс из деревни больше нельзя — некому будет кормить рабочих в городах. А производительность начинает падать, потому что заводы, построенные в 1930-е, надо обновлять. Выжимать еще больше ресурса из рабочих тоже не получается — в начале 1960-х подушевой доход трети рабочих и служащих в СССР оказался ниже прожиточного минимума

И добыча нефти в этом случае — идеальное решение. Она капиталоемка, но не трудоемка. Инвестиции в добычу нефти выглядели более эффективным способом «производства зерна» (его покупки, естественно), чем инвестиции непосредственно в «добычу зерна».

И это сработало, потому что доходы от нефти, которые начала получать советская власть в середине 1960-х, позволили снизить нагрузку на остальную, «ненефтяную» часть экономики. Именно это обстоятельство, а никакие не «косыгинские реформы», обеспечили экономический рост в конце 1960-х (самая удачная пятилетка в СССР). Власти хватало денег от нефти, она оставила в покое людей — и у людей сразу же появились и лишние деньги, и желание их тратить.

Альтернативой «нефтяной игле» были роспуск колхозов и свободные цены на хлеб, что выбивало бы у власти ключевой экономический рычаг управления страной — до последних своих дней СССР держался за регулируемые цены на продукты, потому что это позволяло начальству манипулировать ценой труда. Причем это была сложная манипуляция: да, может быть, мы тебе и недоплачиваем, говорила власть человеку, но зато в магазине всегда буханка хлеба двадцать копеек, а бутылка водки — по четыре рубля двенадцать копеек.

В принципе, российскую власть можно сравнить с помещиком, страну — с поместьем, а цены на нефть — с урожайностью зерна. У помещика есть два варианта эксплуатации своих крепостных людей: прямо заставлять их отрабатывать барщину или «отпускать на оброк». Если урожай хорош, то смысла заставлять крестьян тянуть барщину помещик не видит — пусть «на оброке» занимаются, чем хотят. А вот если урожай плох, то помещик сначала отправит крестьян на барщину, а уже потом позволит им заниматься чем-то своим.

Так же и с нефтью: высокие цены на нефть позволяют власти изымать достаточно ренты, чтобы финансировать себя и оставлять людям немного больше произведенного ими продукта, — и экономика начинает развиваться. Как только цена на нефть падает, власть примеряется, как бы сделать так, чтобы забрать у людей побольше. Забирать можно по-разному. Например, высокая инфляция позволит власти уменьшить свои обязательства — условно, налоги она будет собирать «дорогими деньгами», а зарплаты выплачивать «дешевыми».

Но если власть будет «недополучать свое» от нефти, она будет отбирать это у людей. И вот тут-то экономика начнет тормозить.

Дмитрий Прокофьев, экономист, автор Telegram-канала «Деньги и песец»