Тамара Эйдельман. Спасибо, Михаил Сергеевич!

Как бы ни менялось мое отношение к Михаилу Сергеевичу (а оно ого-го как менялось!), я всегда буду помнить весну 1985 года — весну во всех смыслах слова. Закончилась долгая зима правления дряхлых старцев, цеплявшихся за свою идеологию и свои привилегии; череда торжественных похорон, ни у кого не вызывавших скорби; гниение режима, казавшееся вечным.

Вот урок, за который я всегда буду благодарна Горбачеву: он показал мне, что ничто не длится вечно и что история может быть совершенно непредсказуемой. Сегодня, когда меня спрашивают о том, что будет дальше с нашей страной (забывая, что историки занимаются прошлым, а не будущим), я всегда отвечаю, что в марте 1985 года никто и представить себе не мог, что в апреле начнется Перестройка.

Я очень хорошо помню свое ощущение: ничто никогда не изменится. Один генсек будет сменять другого, я никогда не побываю за границей, империя нерушима, в Москве «в принципе» все есть, но только «в отдельных магазинах нет отдельной колбасы». (Кто понял последнюю остроту, из тех уже песочек высыпается).

И вдруг все меняется. Нет, конечно, еще не все. Но никогда мне не забыть те странные, совершенно сюрреалистические дни весны 1985 года, когда, уложив спать двух маленьких детей, мы точно знали, как использовать маленький кусочек свободного времени, которым могут насладиться молодые родители. Мы сразу бросались к телевизору, чтобы слушать очередную длинную речь Михаила Сергеевича.

Он говорил, говорил и говорил. Сегодня, когда читаешь какую-нибудь из тогдашних его речей, то удивляешься — и вот это мы слушали часами? Конечно да! И не просто слушали, а сидели разинув рот, только иногда переглядывались: неужели это возможно?

И именно то, что сегодня его выступления начала Перестройки кажутся мне наивными, порой даже смешными, как раз и говорит о том, как много изменилось в нашей стране благодаря Горбачеву. Наверное, если бы он сам понимал, что произойдет с его партией, с его империей — и с ним самим, то сидел бы тихо.

Но он не понимал. И у меня не повернется язык осудить его за это. Спасибо ему за то, что он так хотел все изменить. Да, наивно верил — сначала в то, что надо просто увеличить количество компьютеров в стране, «ускориться» и остановить гонку вооружений, потом в то, что выборные директора заводов и власть советов сделают однопартийную систему по-настоящему эффективной. А дальше уже все стало так быстро меняться, что ему пришлось действовать по обстоятельствам и видеть, как власть уходит из его рук.

У меня есть много неприятных воспоминаний о Горбачеве — вот он злобно перебивает Сахарова, сидя на своей высокой трибуне, вот он организует поношение Ельцина на пленуме ЦК, вот он окружает себя советскими монстрами, которые его же и сожрут, вот он возвращается из Фороса в августе 1991 года и сходит с трапа самолета, еще не осознав, что он уже вообще никому не нужен…

Но я все равно буду помнить то головокружительное ощущение весны в 1985 году, то прекрасное первое знакомство со свободой и надеждой, которое я испытала благодаря Михаилу Сергеевичу. И буду повторять слова Иртеньева:
И все ж сказать ему спасибо,
Хотя б подать ему пальто
Вполне мы, думаю, могли бы,
Да воспитание не то.

Я была рада отставке Горбачева. К 1991 году он меня постоянно раздражал. Ну хотя бы теперь скажу ему спасибо за то, что благодаря ему в моей жизни были все-таки полтора десятилетия свободы — а это уже немало.

И благодаря ему я знаю, что история непредсказуема и самые мрачные ее периоды когда-то заканчиваются.

Тамара Эйдельман, историк