Алексей Чадаев. Вопросы памяти — это вопросы политики, а не полиции

Что не пишешь про «Мемориал?» (признан в РФ НКО-иноагентом) — спрашивает меня друг в личке. А что писать? Позиция как у Сергея Миронова меня не устраивает, а вообще любая другая будет все равно считана как пропагандистская, а я не нанимался. Но все же хочу сделать пару замечаний.

Карл Шмитт нас учит: «пространство политики» и «пространство полиции» связаны друг с другом: чем меньше политики, тем больше полиции, и наоборот. Здесь, очевидно, есть политическая проблема, которую попытались решить полицейскими средствами.

На это указывает двойственность аргументации закрытия: первый — чисто службистский — что под прикрытием этой организации развернута целая шпионско-террористическая сеть; ну, допустим. И второй — уже политический — что они там в неправильную сторону историю переписывают: все подряд очерняют в нашем весьма славном прошлом и враги еще и поэтому; ну, так себе.

Насколько я понимаю, по факту обе — второстепенные. Ключевая вообще третья, и как часто у Путина, находится в пространстве внешней политики. «Мемориал» — это такая скважина, с помощью которой из наших недр выкачиваются пруфы, почему у РФ пора бы уже отобрать членство в СБ ООН и ядерный арсенал — как элементы того, что когда-то было получено очевидно преступным путем. Логика и этика процесса в том, что Сталин хуже Гитлера, большевизм заслуживает своего Нюрнберга и потому очевидно не может оставаться далее частью фундамента миропорядка. И именно поэтому, кстати, события вокруг «Мемориала» в мировых медиа настолько важная новость.

Но это, повторяю, политическая проблема. Которая состоит в том, что Запад так и не признал заявленного еще Хрущевым и потом повторно «прорабами перестройки» нашего права самим судить собственное прошлое. И отказывается понимать самороспуск «советского блока» иначе как тотальную капитуляцию: we win — you lose — sign here. И настаивает на доведении этого процесса до логического конца.

В этом контексте та благостно-перестроечная картина мира, из которой исходили и основатели «Мемориала» 30 лет назад, и его нынешние защитники — что вот есть память, есть репрессии, есть жертвы, есть преступления, и важно знать и помнить правду, какой бы она ни была — наталкивается со стороны власти на очевидное возражение: ребята, это же лукавство, что тут просто разговор об исторической правде. Это разговор о моральных основаниях нового миропорядка, условно говоря, про «мир без России». Если бы это не лежало на столе — может, и можно было бы спокойно поговорить о памяти. Но в такой связке — не считаем возможным.

И здесь-то выходит на сцену Ф.М. Достоевский, царство ему небесное, со своей «слезинкой ребенка». Аргументы с другой стороны очень простые: у меня близких в лагерях замордовали и убили ни за что, и плевать я хотел на всю эту вашу геополитику, если из-за нее мне запрещают об этом помнить. Раз вы так, тем самым вы расписываетесь, что вы и есть родные внуки и наследники тех самых Ежова, Вышинского и прочих сталинских палачей. Нет прощения ни им, ни вам, точка. Это, надо признать, очень крепкая позиция.

В этом месте я заканчиваю реконструкцию чужих аргументов и делаю собственный вывод. Извините, о наболевшем. У нас тут институт философии занимается какой-то ерундой, а проблемами, которыми должны заниматься историки и философы, занимаются по факту чекисты и «иноагенты». Боюсь, если так и будет продолжаться, нам и правда не останется места в мире. Нельзя говорить, что проблемы нет; но в то же время невозможно решить политическую проблему полицейскими методами.

Проще говоря, вопросы памяти — это вопросы политики, а не полиции. И то, что тема «Мемориала» есть в поле полицейском, но ее нет в поле политическом — и есть наша главная проблема.

Алексей Чадаев, политолог