Владислав Иноземцев. Уроки «холодных» войн

Пока в сети продолжают активно обсуждать результаты переговоров Путина и Байдена, склоняясь к тому, что Кремль вновь «всех переиграл», заставив Белый Дом заверять мир в приверженности т. н. «Минским соглашениям» и замораживать военную помощь Украине, я бы хотел отметить, что Россия уверенно движется — или уже пришла — к состоянию очередной «холодной» войны с Западом; войны, которая напоминает не только «большую» холодную войну 1947–1986 годов, но и «малую», к которой я отношу период 1830–1856 годов.

Если сопоставить три указанных периода, между ними можно выявить множество сходств.

Всякий раз Россия действовала с позиций воображаемого морального превосходства — почти двести лет назад она стояла за «сохранение устоев» и консервацию монархических порядков в Европе, защищая известную ей систему от всяческих «нигилистов»; после Второй мировой войны речь шла о торжестве коммунизма как самого прогрессивного социального строя; сейчас Кремль постоянно пробрасывает мысль о том, что Россия противостоит тлетворному и аморальному Западу опять-таки как защитник традиционных ценностей, ныне подвергающихся поруганию.

Всякий раз противостояние начиналось с того, что Россия «задирала» западных прокси — начиная от подавления восстания в Польше (1830), революции в Венгрии (1848) и ультиматума Турции о предоставлении протектората над ее владениями, заселенными в основном православными (1853) до дестабилизации ситуации в Греции (1946), отказа советских сателлитов от участия в плане Маршалла и блокады Западного Берлина (1947) и, наконец, аннексии Крыма (2014) и подрыве территориальной целостности Украины посредством военного вмешательства на Донбассе (2014-2015).

Всякий раз развитие событий не приводило к большой «горячей» войне — столкновения могли либо ограничиться одним периферийным театром военных действий (как в Крымскую кампанию 1850-х годов), либо вестись в точках пересечения интересов противоборствующих сторон по всему миру (как во второй половине ХХ века), либо сводиться к деятельности якобы неконтролируемых одной из сторон квазивоенных формирований и разного рода террористическим действиям.

Всякий раз, и это тоже никак не следует забывать, Россия/СССР не обладала тем экономическим и технологическим потенциалом, который позволил бы ей взять верх в развязанном противостоянии (конечно, и в ХХ-м, и в XXI-м веке у Москвы была и есть возможность стереть противника с лица земли, но и самой отправиться «прямиком в рай») — и поэтому ни одна из «холодных» войн не могла быть выиграна, а поражения в них завершались серьезным кризисом всей социальной модели как Российской империи, так и Советского Союза.

Несмотря на то, что эти элементы сходства выглядят практически очевидными, Россия всякий раз повторяла одни и те же ошибки.

Во-первых, ей удавалось (причем не обязательно откровенно враждебными действиями, но также внутренней политикой или идеологическими упражнениями) создавать в Европе/на Западе образ «исчадия ада» и «империи зла», сотрудничество с которым по определению признавалось невозможным.

Во-вторых, Россия в любой из «холодных» войн оказывалась либо в одиночестве, либо в окружении ничего не представлявших собой со стратегической точки зрения сателлитов, тогда как противостоял ей мощный альянс сопоставимых друг с другом по мощи и влиянию государств, что предопределяло печальный исход борьбы.

В-третьих, каждый период «холодной» войны становился временем реакции во внутренней политике, которая существенно сокращала степень существующей в обществе свободы и приводила к своего рода социальному оцепенению, нарушавшемуся лишь после поражения российских/советских властей в том или ином эпизоде противостояния с Западом.

В-четвертых, хотя это отчасти вытекает из третьего обстоятельства, по мере углубления конфликта российские власти все менее адекватно оценивали реальность, постепенно приближаясь к самой последней ошибке, которая и «ломала спину ишаку» (оккупации Молдавии и Валахии в 1853 году или Афганистана в 1979-м).

Происходящее сегодня, на мой взгляд, нельзя рассматривать в отрыве от прежних эпизодов «холодных» войн — и потому нельзя не учитывать их очевидные уроки. Россия раз за разом выглядела нетерпеливой и наступающей стороной, в то время как Запад, который сегодня многие российские либералы обвиняют в пораженчестве и соглашательстве, изначально воспринимал противостояние с Петербургом или Москвой как долгий процесс, в котором развивающиеся общества неизбежно одержат верх над стагнирующим. Поэтому, подводя итог своим коротким рассуждениям, я скажу что не имеет большого значения, какими окажутся ближайшие события вокруг Украины — с упоминаемым всуе Мюнхеном 1938 года они не имеют ни малейшего сходства…

Владислав Иноземцев, экономист, политолог