Лев Рубинштейн. После бала

Все, конечно, знают горькую русскую поговорку про лом и прием. И все ее, конечно, вспоминают, как только речь заходит о каких бы то ни было не спущенных сверху и не одобренных начальством общественных волеизъявлениях граждан. В том числе и о так называемых выборах.

Что касается «лома» и его способности быстро и без особого шума решать различные вопросы, то я еще вспоминаю шутку времен моего подросткового детства:

«Он меня гитарой — ба-ба-ах! А я его ломиком — тюк».

Тем не менее в прошедшее воскресенье, ближе к вечеру, я сходил все-таки на избирательный участок, который, слава богу, оказался совсем рядом, в соседнем дворе, в школе.

Скрипя сердцем, как уверенно и часто говорила соседка Раиса Савельевна, из-за чего я и сам не очень скоро узнал, что это не так совсем произносится и пишется.

Сходил, да. И проголосовал, как счел правильным.

Ну, а потом, глубоким вечером, я в очередной раз понял, насколько продуктивна дискуссия человека с асфальтовым катком.

И в очередной раз я твердо решил, что никогда больше не стану позорно участвовать в этих собачьих свадьбах, которые некоторые люди то ли по инерции, то ли по причине незнакомства с предметом называют «выборами».

В очередной раз решил, да. В очередной раз, уже в который по счету.

И что? Мне стыдно, что я в очередной раз поддался спящему где-то глубоко внутри чувству смутной надежды? Нет, не стыдно почему-то.

И что? Я даю торжественную клятву никогда больше не… и т. д.? Нет, не даю. И не дам.

И опять я, что ли, понадеюсь на то, что мой затерявшийся в невнятном хоре голос, — во всех значениях этого слова, включая прямое, — будет кем-то услышан и учтен?

Боюсь, что да, опять.

Потому что надежда это такая же необходимая для жизни функция организма, как, например, обмен веществ.

Да и «ломом», кстати, называется не только то, ЧЕМ ломают, но и то, ЧТО ломается и сдается в утиль.

Лев Рубинштейн, публицист