Posted 15 июня 2021, 09:15
Published 15 июня 2021, 09:15
Modified 30 марта, 09:46
Updated 30 марта, 09:46
Евро-2020 с матчами в Петербурге не только стал странной машиной времени, придуманной маркетологами, но и демонстрирует настоящую политическую трагедию.
Нынешний распределенный турнир, проходящий в 11 городах и странах, изначально, разумеется, не связан с пандемией. Идея проводить турнир в 12 европейских странах одновременно как внутри Евросоюза, так и за его пределами пришла в голову европейским футбольным чиновникам в 2012 году. Это единственный подобный турнир в истории континента, он должен был оказаться знаковым: вот что мы теперь можем делать вместе.
2012-й был предпоследним годом, когда такие вещи казались естественными: впереди было только мирное общеевропейское будущее. Время, когда МИД России всерьез обсуждал скорейшее введение безвизового режима с Евросоюзом, а идея новой войны на территории Европы была интересна только авторам фэнтези.
Здесь начинается трагедия. Бюрократическая машина УЕФА едет медленно, и вот юбилейный турнир, который должен был показать единство Европы, играется на фоне тюремных решеток и фронтовых траншей, которыми ощетинилась Россия и ее приграничье. Сейчас впервые с момента окончания холодной войны чемпионат проходит в настолько разделенной Европе, и второй раз за всю свою историю он идет на континенте, где идет война (впервые это случилось пять лет назад). Причем на этот раз война гораздо ближе к стадионам — и в географическом, и в культурном смыслах.
Никто не знает, как будет выглядеть футбольный матч России и Украины, но УЕФА заранее сделала так, чтобы они не могли встретиться в одной группе, а команды Украины не могла играть на матчах в Петербурге. Кажется, так выглядит национальный позор: Петербург — небезопасное место для футболистов киевского «Динамо» и донецкого «Шахтера», который давно играет не в Донецке.
В отличие от чемпионата мира, турнир УЕФА — детище послевоенного умиротворения, он появился в 1960 году и, кажется, счастливо расходился со всеми политическими драмами своего века. В 1968 году, например, советское вторжение в Чехословакию началось уже после окончания турнира. В остальные годы турнир был атрибутом мирного континента, где страны больше не воюют и не уничтожают друг друга.
В течение почти 60 лет многим казалось, что будущее Европы — это мирное сотрудничество, снятие границ, общие ценности, которые отражаются в том числе в европейском футболе. Каждый следующий год должен был быть более мирным и счастливым, чем прошлый.
В истории чемпионатов Европы, наверное, были более трудные времена, но не было более безнадежных, где контраст между «праздником спорта» и политическим контекстом оказался бы настолько велик. Может быть, это стоит сравнивать с межвоенными чемпионатами мира — два из них проходили в еще более разделенной Европе, а на турнире 1938 года играли команды стран, которые через год начнут уничтожать друг друга.
Очень трудно испытывать какие-то эмоции по поводу команды России, когда растущее число политзеков не может насладиться этим «чувством национального единения». Очень странно думать, что команды России и Украины могут быть участниками одного спортивного турнира, — в лучшем случае это что-то вроде перемирия 1914 года, только без «рождественского настроения».
Зато легко искать дешевый символизм в клинической смерти датского футболиста Кристиана Эриксена — у него во время матча остановилось сердце. Эриксена спасли, его команда выстроилась кругом, закрывая работу реаниматологов от любопытных болельщиков. Наверное, кто-то еще пытается спасти так нашу общую Европу прямо сейчас.
Кирилл Мартынов, журналист