Алексей Чадаев. Из глубины глубинного народа

Нахожусь сейчас в длительной командировке по регионам разной степени депрессивности. Пишу эти строки под доносящийся из-за окна звук бутылок, разбиваемых об асфальт согражданами в порядке активной воскресной борьбы с депрессией. Несколько наблюдений.

1. Забота родного начальства о «качестве среды» в формате всяческого благоустройства, медицины-образования-газификации и т. д. определенную часть соотечественников уже подутомила. Сам факт, что починили (или объявили, что собираются починить) дорогу, покрасили забор или отремонтировали поликлинику, воспринимается вяло. А у активной части вызывает даже раздражение, поскольку болит у них не столько «комфорт и качество жизни», сколько то, где бы на эту с каждым годом все более комфортно-качественную жизнь теперь денег заработать. При этом дефицита в низкозарплатных вакансиях нет, но и шансов получить больше, чем «средний уровень», вне миллионников тоже нет. Соответственно, налицо тенденция: самые активные из еще не уехавших сидят на чемоданах, примеряясь к ценам на аренду квартир в столицах или миллионниках, либо практикуя отходно-вахтовые формы заработка, а остальные с удовольствием играют с властью во всероссийский собес — и власть им подыгрывает, поскольку на выборы-то только клиенты этого собеса и ходят, и голосуют в целом как надо. А остальные знай себе бурятся дальше на глубину.

2. (Мега)полис дико жрет свободное время человека, порождая мощнейшие изменения на уровне антропотипа: у горожанина в любом населенном пункте от 100 тыс. жителей вечно ни на что нет времени, при том, что даже то, которое есть, он с удовольствием жжет таймкиллерами, от телевизора до соцсетей. Наоборот, в малом городе и селе времени у людей вагон, а событий в жизни мало, и они намного более разговорчивы и обстоятельны. И те, и те депрессуют, но очень по-разному: у одних доминирует ревность и зависть к более успешным, у других — обида на дефицит внимания и ощущение «заброшенности» почти по Камю.

3. Неизбывно растет роль региональной идентичности (в сравнении с общегосударственной, религиозной, национальной или какой-либо еще другой). Местный-неместный это уже почти везде по умолчанию свой-чужой, даже если этот неместный уже лет пятнадцать живет «на месте». Как будто распадается русскость и прорастают (пока прото-) нации смоленцев, ярославцев, владимирцев и тверичей, не говоря уже о сибиряках и дальневосточниках. Но вместе с этим растет и запрос на описание места своего города-региона на общероссийской карте, усиливается поиск ответа на вопрос: вот мы, условно говоря, «псковские» — про что? Короче, ищут уже не «национальную идею», а какую-то «региональную идею».

4. Общее настроение по поводу происходящего со страной, как я его понимаю, можно описать примерно таким высказыванием — все слова неточные, но суть более-менее схвачена: революций и смен режима нам не надо, но так, как оно все само собой идет, оставлять тоже нельзя. Нужно что-то менять, но что именно — это должен кто-то другой, более умный, понять и вот мне объяснить. Власти не верим, мутным чувакам, которые с ней воюют, тоже не верим. Потому что мутные; и даже если вдруг правду говорят, кто их знает, зачем они это делают, и нужна ли она вообще была, эта правда, и кому. Поэтому чуваков будем игнорить, а с властью — торговаться, как на базаре: с визгами и хватанием за руку.

5. И еще — «зря мы вот прям со всем миром опять поругались, вот что. Конечно, „а чего они?“, а с другой стороны — а мы-то чего?»

Алексей Чадаев, политолог