Алексей Захаров. Работают ли репрессии?

На акцию, объявленную штабом Навального, на данный момент записалось 411 тысяч человек по всей стране. Напомню, что согласно обещаниям штаба, о времени и формате проведения будет объявлено, когда запишется 500 тысяч. Я не берусь прогнозировать, когда это произойдет, и как число записавшихся будет конвертироваться в число пришедших — по разным причинам, число пришедших может быть как больше числа записавшихся (далеко не все участники регистрируются), так и меньше (люди могут регистрироваться из солидарности, не намереваясь участвовать; человек может в последний момент испугаться). Но совершенно нельзя исключить того, что в масштабе страны это будет крупнейшей протестной акцией вообще за все постперестроечное время.

Что предпримет режим в ответ? Первым соблазном будет, конечно же, закрутить гайки. Вышли, протестуете? Значит, в прошлые разы вам было мало, сукины дети. Не хватило административных дел — получите еще и уголовные. Свободы захотели? Будет вам свобода, как в Белоруссии. В пользу такой реакции говорит не только идеология («страна в кольце врагов, поэтому протест равносилен предательству»), но еще и бюрократическая логика: чтобы предложить что-то еще, кроме репрессий, нужно высунуться, взять на себя ответственность за последствия. А этого бюрократы делать не любят.

Работают ли репрессии? Это вопрос, интересующий как обывателей, так и ученых. С одной стороны, репрессии часто приводят к росту протестных настроений: демонстративная, наглая расправа уязвляет и понуждает действовать. С другой, репрессии повышают издержки протеста, запугивают. Визиты участковых по утрам, обыски, штрафы, угрозы увольнений — все это неприятно. Поэтому страна, вставшая на путь репрессий, рискует провалиться в воронку: репрессии плодят возмущение, на которое приходится отвечать новыми, более суровыми карами. Протестные настроения может получиться задавить, загнать под спуд — но только на время, пока очередное потрясение не окажется слишком сильным. Моральная ответственность за такую эскалацию будет лежать на власти: в конце концов, не виноваты же люди в том, что у них есть чувство справедливости, которое оказывается задето.

Это может длиться десятилетиями: фрустрация, протест, растущие репрессии, снова протест, снова репрессии, выжигающие каленым железом надежды на перемены. Тем более, если режиму нечего предложить людям, желающим трудиться на общественном поприще. Меньшинство радикализируется, и, в крайних случаях, чувство обреченности в нем вызревает в ответное насилие. Остальные ждут, когда же это все закончится. Потом, когда очередной внешний или внутренний шок оказывается слишком сильным, приходит время платить по счетам, и ненавистный порядок сметается, иногда ценой больших потрясений: диктатуры не легитимны, в отличие от демократий, живущих долго. Мы уже проходили через это два раза. Сначала — при царях, потом — при большевиках. А сейчас Путин заводит страну на третий круг.

Алексей Захаров, социолог