Posted 30 марта 2021, 17:39
Published 30 марта 2021, 17:39
Modified 30 марта, 12:02
Updated 30 марта, 12:02
В современной России есть распространенное представление о том, что если бы в 1990-е годы Запад повел себя сдержаннее, и вместо расширения НАТО на восток предложил бы механизм реального и равноправного партнерства, то история могла пойти по другому пути. Может быть, но преувеличивать здесь не стоит.
Когда спорят о том, когда начались расхождения между Россией и Западом, то обычно говорят о различных событиях второй половины 1990-х годов, вплоть до войны в Югославии. А я вспоминаю почти позабытую историю. За несколько дней до распада СССР, 6 декабря 1991 года, РСФСР (таково еще было официальное название России) и Венгрия подписывают договор о дружественных отношениях и сотрудничестве, подготовленные двумя МИДами. И уже после официального прекращения существования СССР, два министра, Андрей Козырев и Геза Есенски, 29 января и 5 февраля 1992 года обмениваются письмами, в которых содержится маленькое дополнение к документу — один новый абзац: «Исходя из общего стремления преодолеть наследие тоталитаризма и в особенности осуждая вторжение в Венгрию 1956 года, приведшее к подавлению демократических устремлений ее народа».
А затем договор был, как обычно, направлен на ратификацию, которая и произошла 17 февраля 1995 года. То есть через три года после обмена письмами. Верховный совет России — тот самый, который выступил в августе 1991-го против ГКЧП, не стал одобрять документ, где содержалось осуждение подавления венгерской революции 1956-го. Потому что возник диссонанс — в ходе этих событий, по официальным данным, потери Советской армии составили 669 человек убитыми, 51 пропавшими без вести, 1 тысяча 540 — ранеными. Получается, что этим договором Россия признавала, что наши военные погибли за неправое дело. Признать это политически и психологически было трудно — даже многим из тех, кто только что без всякой скорби воспринял распад СССР. Недавние советские люди, несмотря на весь тогдашний западнический мейнстрим, думали иначе, чем их западные (и венгерские) партнеры.
Дальше, в том же 1992-м, было многое — Южная Осетия (где разошлись интересы России и ее недавнего друга Эдуарда Шеварднадзе, зато Россия фактически выступила преемницей политики СССР), Приднестровье и роль в его спасении не только генерала Александра Лебедя, но и других российских деятелей того времени. Сильнейшую общественную эмоцию, сохраняющуюся до сих пор, вызвала возможность передачи Японии Южных Курил, реально закрытая в том же году — и ключевую роль в этом закрытии сыграла позиция российского Генштаба, с которой после некоторых колебаний согласилось и политическое руководство страны. На этом фоне договор с Венгрией уходил в историю, но его удалось ратифицировать только в Государственной думе, когда мало кто вспоминал про вставленный абзац. Но эта история демонстрирует, что и в 1992-м ситуация была значительно сложнее, чем представляется из нашего времени.
Алексей Макаркин, политолог