Владислав Иноземцев. Россия меняется медленно и тяжело

Сегодня и завтра отмечаются два события, пройти мимо которых невозможно. 1 марта 1881 г. в Петербурге был смертельно ранен и в тот же день скончался величайший российский реформатор XIX столетия Александр II. Полвека спустя, 2 марта 1931 г., в селе Привольное Ставропольского края родился величайший советский реформатор ХХ века Михаил Горбачев, отмечающий завтра свое 90-летие.

Жизнь и деятельность этих великих людей позволяет понять очень многое о прошлом и настоящем нашей страны. Прежде всего — то, что Россия никогда не начинает меняться «от хорошей жизни»: напротив, перемены рассматриваются как последняя опция, а реформы запускаются исключительно от безысходности. Более того: преобразования на протяжении последних, как минимум, четырехсот лет представляют собой ни что иное, как заимствование практик, давно существующих в более успешных странах — и при этом заимствование частичное и нерешительное. Наконец, реформы никогда не встречаются с должным доверием и обрываются накануне самых значимых шагов — утром 1 марта 1881 г. император объявил, что через несколько дней одобрит конституционный проект М.Лорис-Меликова, а на 20 августа 1991 г. было назначено начало подписания нового Союзного договора, сорванное августовским путчем. Хотя такие совпадения и могли быть отчасти случайными, реформы были и остаются внутренне не совместимыми с основами российской государственности.

Ещё более важным моментом кажется мне то, что, в отличие от других — более успешных — стран, народ в России не выступает самостоятельной силой в борьбе за свободу. Всякий раз таковая даруется «сверху», и проходит некоторое время, пока значительная часть населения проникается верой в возможность перемен и начинает их приветствовать. При этом, что удивительно, оптимизм в отношении перемен никогда не трансформируется в поддержку их инициаторов — напротив, внимание переключается на персонажей, не терпящих постепенности и, в конечном счете, порождающих разочарование в реформах и заводящих процесс в тупик, а страну — в очередную эпоху диктатуры и беззакония. В результате через несколько лет население начинает аплодировать реакционерам и в экстазе сплачиваться вокруг власти на фоне ее самых безрассудных и тяжелых по последствиям шагов — будь то вступление в Первую мировую войну или «возвращение» Крыма.

Однако история говорит не только о том, что приносящие свободу реформы не завершаются в России прославлением реформаторов, но и о том, что сменяющие их реакции ненадолго спасают прежние режимы. Всего через 36 лет после взрыва на набережной Екатерининского канала и начавшейся сразу после него реакции самодержавие рухнуло. В 1990-е годы перестройка была перечеркнута между 1993 и 1996-м годами — в период, когда была принята суперпрезидентская Конституция и проведено первое «голосование сердцем» вместо честных президентских выборов. История отсчитает 36 лет от того времени в конце 2020-х годов — и у меня мало сомнений в том, что тогда Россия окажется в состоянии, весьма похожем на середину 1850-х и 1980-х. И мне интересно, сможет ли к тому времени в стране найтись новый прогрессивный лидер, и преодолеет ли российский народ свои традиционные инфантилизм и неразборчивость.

Россия меняется медленно и тяжело. Чтобы увидеть, как и в каком направлении трансформируется страна, нужна долгая жизнь — и сегодня я хочу пожелать Михаилу Сергеевичу лично застать новую эпоху великих реформ, когда и при каких бы обстоятельствах она ни началась…

Владислав Иноземцев, экономист