«Собирать средства на благотворительность стало намного сложнее»

В любой кризис, экономический, политический или социальный, люди пересматривают свои расходы и пытаются закрывать базовые потребности, чтобы обеспечить себе комфортное существование и безопасность. Неудивительно, что многие благотворительные фонды этой весной столкнулись с резким сокращением числа пожертвований.

Как изменилась жизнь петербургского благотворительного фонда «свет.дети», помогающего онкобольным детям, в интервью «Росбалту» рассказала директор Юлия Божина.

— Расскажите, что изменилось для вашего фонда после 24 февраля? Уже понятно, какой доли поступлений вы лишились?

— Да, собирать средства стало намного сложнее. Многие рекуррентные платежи перестали проходить по техническим причинам — карточки доноров были привязаны к Apple Pay. Чтобы возобновить подписку, нужно приложить какие-то усилия, перерегистрироваться — некоторые этого не сделали. Кто-то сам отписался, осознав, что его доход не позволяет делать ежемесячные пожертвования. Кто-то сократил их, например, с тысячи до трехсот рублей.

Особенно серьезное падение по платежам было в первый месяц после начала спецоперации — мы потеряли около 30% пожертвований, да и суммарно они уменьшились. Если раньше средний чек был в районе 580 рублей, сейчас — 350. Но ситуация постепенно выравнивается. Как все сложится в этом году для фонда, прогнозировать сложно. Обычно к нашей базе ежегодно добавляется по 250 детей, которым мы помогаем с билетами, продуктами, лекарствами… Будет ли их меньше, покажет время.

— А кто обычно делал пожертвования? Может, были донаты из-за рубежа, с которыми тоже теперь возникли проблемы?

— База активных доноров у нас составляет 20 тыс человек — преобладают москвичи, петербуржцев меньше. Что касается иностранцев — мы присутствовали на английской платформе Benevity, через которую люди переводили деньги, но поступления были незначительными, по 100-200 фунтов в месяц. После 24 февраля они нас отключили, а сейчас вроде пытаются подключить обратно, но не выходит.

Да и международные валютные счета теперь под санкциями — как проводить донаты, непонятно. А еще ведь есть момент с иностранным финансированием — мы боимся, что могут быть последствия. Знаем, что некоторые благотворительные фонды, получавшие пожертвования из-за рубежа в феврале — начале марта, даже возвращали их, чтобы не создавать прецедент.

— Как происходящее повлияло на коммуникацию с донорами? Наверное, от некоторых каналов связи пришлось отказаться из-за блокировок соцсетей?

— Самые удачные кампании по сбору средств всегда проходили в Instagram (запрещен в РФ; принадлежит корпорации Meta, которая признана в России запрещенной экстремистской организацией), у нас там около 7 тыс. подписчиков. Сейчас мы продолжаем там публиковаться, хотя охваты, конечно, серьезно упали.

Поначалу мы вообще не понимали, можем ли размещать на этих площадках контент или сразу станем экстремистами — буквально замерли и ничего не делали. Неясно было, как общаться с донорами, благотворителями — у нас, конечно, есть почтовая рассылка, но всех людей она не охватывает. Мы начали активно мигрировать в Telegram, (подписывайтесь на наш канал). Также сейчас мы запустили первый вариант бота, через который легко делать пожертвования, и дорабатываем его, чтобы сделать процедуру оплаты максимально простой. Но, по сути — начинаем с нуля, наращиваем базу подписчиков заново. «ВКонтакте» мы тоже есть, но работали с соцсетью немного по другому, основная аудитория была не там.

— С финансированием каких проектов теперь стало сложнее всего?

— Проблемы возникли с проектными сборами. Большинство детей, которым мы оказываем помощь, прописаны в других регионах и приезжают лечиться в Петербург. К слову, в регионах и раньше было сложно с лечением детей, а теперь, видимо, будет еще хуже…

Так вот, многие лечатся амбулаторно, и им надо где-то жить. У нас есть две квартиры, где одномоментно живут до 10 семей. Вот с деньгами на эти проекты появились сложности, мы собираем меньше средств. А еще все больше запросов от подопечных на оплату продуктов питания. Представьте, человек приехал из деревни, где большая часть его рациона росла на огороде, а тут надо каждый день в магазин ходить, где все резко подорожало.

Не нужно забывать и о том, что не вся терапия входит в ОМС. У нас есть 17-летняя девочка из Иркутска с миелобластным лейкозом — она сейчас проходит химиотерапию, затем ей предстоит тотальное облучение всего тела и трансплантация костного мозга. Но облучение в ОМС не входит, а цены в протонном центре год от года растут. Сейчас процедура стоит миллион рублей.

— Пришлось ли вам из-за нестабильной финансовой ситуации отказаться от каких-то запланированных сборов?

— Да, один проект пришлось закрыть. Мы четыре года помогали трем медицинским учреждениям — 1-й городской больнице, Санкт-Петербургскому клинически научно-практическому онкологическому центру и Педиатрическому институту -. отправлять анализы в референсную лабораторию для получения второго мнения по диагнозу. Платили за доставку и исследования, не входящие в ОМС. В месяц на эти цели мы тратили около 300 тыс. из резервов фонда. Но так как неадресные пожертвования сократились, средств на это теперь просто нет… Кстати, по адресным пожертвованиям все осталось, как раньше — при ведении кампании по конкретному ребенку деньги удается собрать быстро.

Есть у нас еще один проект — Свет.education, образовательная платформа, которую мы разрабатывали два года. Запускать ее хотели в этом году, но сейчас весь образовательный рынок пребывает в состоянии фрустрации — люди стали меньше покупать образовательных продуктов из-за падения доходов и общей нестабильности. Пока мы не знаем, куда двигаться… Смысл проекта был в том, что образовательные платформы бесплатно предоставляли нам свои курсы, например по изучению английского языка или живописи, а мы реализовывали их в пользу своего фонда. Деньги планировали отправлять на обучение врачей. Врач ведь всю жизнь должен учиться, чтобы соответствовать мировым стандартом.

— Да, с этим врачам теперь непросто — ни в международных журналах опубликоваться, ни на зарубежную конференцию поехать.

— Сейчас наши врачи оказались отрезанными от мира, все сотрудничество свернуто. Может, оно конечно и оживет со временем — ведь нельзя совсем остановить обмен опытом. Не секрет, что все современные разработки по протоколам лечения и лекарственным препаратам делаются не у нас. И российским врачам очень нужна интеграция в мировое сообщество, не представляю, как без нее они вообще смогут работать. Сейчас каждый год происходят в прорывы в лечении по тем или иным нозологиям. А мы не будем о них знать? Лечить по старинке?

Проблемы есть и с остановкой международных клинических исследований препаратов в России — это значит, что российские пациенты не смогут воспользоваться инновационными препаратами.

— А с привычными онкопрепаратами как сейчас ситуация? Выросла их стоимость за последние месяцы.

— Рост цен коснулся пока только незарегистрированных препаратов, которые зависят от курса евро и доллара — например, динутуксимаб, который лечит нейробластому. Они сначала сильно взлетели в цене, потом курс немного выровнялся. Проблема в первую очередь с логистикой — непонятно, как ввозить, если не напрямую, уже из-за этого лекарство дорожает на 30%. Неясно также, сможем ли мы за них рассчитываться с международного валютного счета…

Но остатки того, что фармкомпании успели завезти в январе, мы забираем. Еще в феврале начали делать резервы, например, забронировали около 300 флаконов иммуноглобулина.

— А что с детьми, которым нужно было лечение за границей?

— У нас таких не очень много — в основном, мы помогаем детям из регионов, которые лечатся в Петербурге. Но есть пациенты, которые лечили ретинобластому в Швейцарии еще до того, как в России внедрили такой же протокол. Они до сих пор туда летают, но осмотры сейчас перенесли на осень из-за проблем с выездом из страны. Пока с профессором пациенты общаются по Zoom. Есть у нас еще мальчик, которому из-за ретинобластомы удалили глаз, ему каждый год по мере роста делали протез в Латвии. В этом году непонятно, как туда ехать.

— Значит, людей, которым нужно выезжать из страны для лечения, все-таки мало?

— Да, раньше было больше, но сегодня возить за границу стало нецелесообразно — в России то же самое делают и на том же уровне. Например трансплантацию костного мозга, на которую раньше ездили в Израиль и Германию. У нас единственная проблема — в регистре доноров костного мозга только 180 тыс. человек, когда нужно 5-10 млн. Мы активно занимаемся популяризацией этого проекта, за последний год тысячу человек привлекли.

— Расскажите, как можно поддержать ваш фонд сейчас?

— Подписывайтесь на рекуррентные платежи на сайте — выбирайте тот проект, что вам по душе. У нас, к примеру, есть проект, где мы оплачиваем МРТ. Можно помогать адресно, закрывать сборы. Или участвовать в акции по донорству костного мозга — если, конечно, вы здоровы. Участвуйте в наших фандрайзинговых мероприятиях — недавно у нас прошел детский футбольный турнир, 29 мая будет взрослый на базе «Зенита». Можно прийти на концерт «Неравнодушное искусство», которые мы делаем с артистами Мариинского театра. Вариантов, на самом деле, очень много — главное, желание.

Беседовала Анжела Новосельцева