«В России считается, что своими руками можно что-то делать только от бедности»

Наталия Сердюкова — художник-график, мастер черно-белой и цветной линогравюры и офорта, педагог печатной графики, руководитель «Школы и мастерской печатной графики» на Песочной набережной. Наталия — продолжатель большой династии художников, и любовь к гравюре ей привили дедушка Владимир Иванович Сердюков и отец Николай Владимирович Сердюков. Ее школа продолжает и развивает традиции таких видов графики, как гравюра на линолеуме, офорт, литография, коллаграфия (гравюра на картоне), монотипия, смешанные техники. Работы Сердюковой хранятся в частных коллекциях России и за рубежом.

В интервью обозревателю «Росбалта» Наталия Сердюкова рассказала о том, почему тиражную печатную графику многие все еще путают с ксероксом и о важности ручного творчества для культуры и душевного здоровья.

— Наталия, какое влияние на ваше профессиональное будущее оказало то, что вы родом из семьи художников?

— Безусловно, большое, хотя выбор профессии был свободным: меня даже не отдавали в художественную школу. Но с раннего детства я не только наблюдала за тем, как дедушка реставрировал свои ксилографии и делал пробные оттиски, но и имела возможность немного помогать ему. Он учил меня монотипии, в возрасте пяти-шести лет дал первые печатные формы, и я узнала, что значит гравировать собственными руками.

В школьные годы рисование было скорее в формате развлечения, а когда уже надо было определяться с вузом, я решила, что хочу пойти в художественную сферу, и в тот момент уже началось мое профессиональное образование, начиная с подготовительных курсов к поступлению в университет имени Герцена.

— В чем были преимущества педагогического образования?

— Я училась на факультете изобразительного искусства, и плюсом было отсутствие сильного давления со стороны педагогов касательно стилистики творчества каждого из учеников. Можно было развиваться в своем направлении и пробовать разные техники, чтобы решить, что ближе и приятнее. То, что я стала художником-педагогом, сейчас приносит радость в творчестве с обеих сторон.

— На каком же этапе любовь к печатной графике по-настоящему переросла из развлечения в профессию?

— Параллельно с учебой я все время занималась гравюрным делом, помогала родителям, особенно когда мой отец начал руководить Печатней в Петропавловской крепости. Там я помогала ему с детства. С пятнадцати лет работала в ней экскурсоводом, в студенчестве стала вести мастер-классы. Постоянно находясь в среде печатной графики, естественно, мне и самой хотелось экспериментировать.

Помимо гравюр в моем творчестве в большом объеме присутствуют силуэты. Это началось со времен института, когда я сначала работала шаржистом, а потом, по просьбе одного из организаторов, начала вырезать профили на мероприятиях. Со временем я очень полюбила силуэты и преуспела в искусстве теней.

— С чего началась история вашей собственной школы-мастерской?

— В 2018 году я стала директором Центра графического искусства и руковожу образовательной и общей деятельностью. Это наследство Комбината графики. Студию я начала вести в 2013 году после закрытия Печатни. В то время я преподавала один семестр в Балтийском институте на факультете дизайна печатную графику, но поскольку это был коммерческий, не самый популярный вуз с малочисленными группами, педагогическому потенциалу было особенно негде развернуться. Тем не менее интерес к процессу возрос, и я начала параллельно проводить занятия для желающих в мастерской на Песочной набережной, чем и занимаюсь по сей день.

— Можете ли вы сказать, что графика стала вашей жизнью?

— Так сложилось, что вокруг меня всегда было не только много печатной графики, я в принципе была вовлечена в искусство. Я любила смотреть с дедушкой книги по этой теме, гулять по городу с отцом и рассматривать архитектуру. Графика привлекает особым выразительным языком и средствами, она условна, приучает кропотливо работать над образом, продумывать его. В ней меньше места случайностям. В то же время, например, в цветной гравюре мастер, задумав композицию, вырезает формы, и в процессе печати варьирует цвета и может менять образы.

А если подключается не только автор, но и печатник, может получиться нечто спонтанное и неожиданное, даже для самого автора. В офорте интересны тонкости травления через разные лаки, канифоль, это все дает особые эффекты, которых не достичь при рисовании карандашами и красками. И когда я смотрю на интересные эстампы, созданные другими художниками, мне виден за ними большой труд. Высокая и плоская печать знакомы мне с детства, офорт я больше постигала сама, и еще остается многому учиться. Восторг от новых экспериментов посещает меня до сих пор.

— А чем интересен педагогический процесс?

— Для меня важно то, что молодые люди изучают редкие сейчас виды искусства. Очень радует, что есть не только те, для кого это всего лишь одно из развлечений — сегодня одно, завтра другое, но и те, кто закрепляется после полугода обучения и продолжает взаимодействовать с мастерской на протяжении многих лет. Кроме того, у каждого ученика свой набор знаний и интересов, у нас происходит постоянный обмен, и я благодаря этому тоже продолжаю развиваться.

— Можете ли вы выделить какие-либо любимые темы, которые выбираете для своих композиций?

— Среди них превалирует городская среда, мне нравится передавать архитектуру в деталях, в то же время убирая лишнее и оставляя атмосферу и впечатление, как от беглого взгляда. Художник, в отличие от фотографа, имеет возможность извлечь из композиции лишь ключевые моменты. Еще мне интересна природа, анималистика и силуэтные портреты, вырезанные из бархатной бумаги.

— Чем отличается отношение к традиционной печатной графике у нас и за рубежом?

— В целом там она находится в лучшем положении, чем в России. Работая экскурсоводом в музее печатной графики и общаясь с посетителями, я заметила, что человек, который не является непосредственным участником творческого процесса, обычно вообще не знает, что такое гравюра. Часто ее воспринимают как ксерокс, не имеющий никакой художественной ценности. Иностранцы лучше осведомлены о графической школе, сознают, что это авторский ручной труд, и относятся к нему с должным уважением.

На Западе вообще иное отношение к «хэнд-мейд»: у нас считается, что своими руками можно что-то делать только от бедности, а там ценится как раз то, что человек тратит свои ресурсы и время на творчество. Я всегда отслеживаю работу коллег за рубежом: в Англии, США, Германии, Нидерландах много мастерских, специализированных конкурсов, более активный поток интересующихся людей, мастерские лучше оснащены. Также там проще продать готовые оттиски.

Но и у нас есть свои преимущества — более подкованные в своей нише мастера и более бережное отношение к традиционным методам печати для сложных вещей.

— С чем вам пришлось столкнуться в столь непростое для культурного мира время?

— Сегодняшний кризис бьет со всех сторон: фактически мы находимся в сфере услуг и не можем контактировать с клиентами в привычном объеме, у нас сокращены занятия. Кроме того, реализация работ происходит в пространстве музея, который также был долго закрыт.

Но нет никаких поблажек, держаться приходится на энтузиазме. Помогает чувство удовлетворения и радости от работы с учениками разного уровня подготовки. Даже когда человек с нуля начинает делать линогравюру по чужой картинке, он порой настолько погружается в процесс, что забывает о своих проблемах хотя бы на два-три часа. Помимо передачи знаний и сохранения культуры, для художника и педагога это способ морального отдыха.

Беседовала Людмила Семенова