«Годы сталинского террора — это травма, которая сама по себе никуда не исчезнет»

В доме Довлатова в Петербурге в преддверии Дня памяти жертв политических репрессий разразился идеологический конфликт. Чуть больше недели назад трое жильцов дома номер 16 на улице Рубинштейна заставили управляющую компанию снять с фасада здания таблички с именами репрессированных в 1937–1938 годы людей. Недовольные упирают на то, что их установили нелегально — но разве дело исключительно в букве закона?

Что происходит с нашей исторической памятью? Почему сталинские репрессии спустя десятки лет остаются больной темой? Корреспондент «Росбалта» поговорил об этом с жильцами домов, историками и родственниками репрессированных.

«Может, они и были врагами народа?»

На табличках — русские, еврейские, греческие, латышские, немецкие, польские и армянские фамилии. Из дома Довлатова на улице Рубинштейна восемьдесят три года назад увезли убивать шестнадцать человек. Осужденным было от 30 до 65 лет — служащие и инженеры, портье, музыкант и товаровед, военный и даже сотрудник НКВД. Статьи примерно одинаковые: вредительство, антисоветская агитация, шпионаж и измена родине. Всех их реабилитировали «за отсутствием состава преступления» — кого-то в конце 50-х, кого-то — на излете 80-х. Увековечили память безвинно убитых только в 2015 году — установить на дом таблички с их именами в рамках проекта «Последний адрес» предложила внучка репрессированного Владимира Дурнякина.

Маленькие серые таблички продержались на фасаде не более пяти лет — троица недовольных жильцов, которых соседи уже окрестили расстрельной «тройкой», убедили управляющую компанию снять их. Перед этим им пришлось подать несколько жалоб в самые разные инстанции. Внимание общественности к исчезновению табличек своим постом в Facebook привлекла депутат Владимирского округа Ксения Лаврова, заявившая, что «нельзя отмахиваться от истории, тем самым оправдывая политические репрессии». Пост стал триггером бурных дебатов в соцсетях, столкнув лбами в комментариях людей с самыми разными представлениями.

Так, один петербуржец задался вопросом: «А что, других проблем сейчас нет, таблички эти обсуждать?» Другой заявил, что хочет для своих детей позитива, и не нужно превращать жилой дом в кладбище. Долго ждать себя не заставили и антисемитские высказывания, что «вообще-то на табличках — сплошь еврейские фамилии» и, вероятно, эти люди и на самом деле были врагами народа. Так, житель дома Александр Мохнаткин, выступающий против табличек, заявил, что «тема крайне скользкая, и для увековечивания каждого репрессированного нужно подробно рассматривать его жизнь и дело по которому его осудили».

«Реабилитация еще ничего не означает — например, волны реабилитации 50-60-х и конца 80-х носили ярко выраженную политическую окраску и заказ на очернение предыдущей власти», — объяснил он корреспонденту.

Среди дискутирующих в соцсетях объявились и сталинисты, заявившие, что при вожде не так уж много и расстреливали. Были и другие комментарии: «Нечего нам виной в лицо тыкать», «Почему в нашем округе надо бороться именно со сталинизмом?», «Почему именно эти жертвы нужно так самоотверженно чтить», «А чего все так возбудились от репрессированных?»

«Только манкурты такие вещи могут писать»

Неудивительно, что дискуссия быстро накалилась, жалобщиков начали стыдить и обвинять в том, что они «потомки вертухаев и палачей».

«Это чистая идеология в концентрированном виде. Так и доносы снова в моду войдут. Пока все вроде по мелочи, „активные и сознательные граждане“, но это только начало», — пишут возмущенные жители.

На ситуацию отреагировали депутаты городского Заксобрания Борис Вишневский и Максим Резник, решившие поспособствовать возвращению табличек на место.

Резко прокомментировал ситуацию с табличками спортивный комментатор и телеведущий Кирилл Набутов, у которого репрессировали дедушку и брата бабушки:

«Я предпочитаю использовать формулировку „геноцид русского народа, устроенный большевиками“, а не слово „репрессии“. Лет двадцать пять назад мне начинало казаться, что в обществе уже сложился консенсус о том, как оценивать произошедшее, однако нет… Некоторые до сих приводят какие-то странные аргументы в оправдание этого ужаса. Например, утверждают, что мы бы не выиграли войну без репрессий. Я всегда отвечаю: вот убили моего дедушку, который был простой бухгалтер, и брата бабушки, который был безработным — и что, если бы их не убили, мы не выиграли бы войну? Перед войной были просто так уничтожены тысячи сотни офицеров вплоть до маршалов — вот из-за этого мы заплатили за победу чудовищную цену».

По словам Набутова, люди, разделяющие такие убеждения, превращаются в «несчастных оболваненных животных».

«Не знаю, что будет в обществе с отношением к этим преступлениям через три десятка лет, но сейчас еще живо то поколение, для которого „репрессии“, „ссылки“, „расстрелы“ — не пустые слова через запятую. Оно знает, что за ними стояло. Когда оно уйдет, восприятие трагедии станет легче, наверное. А сейчас логика некоторых российских геббельсов состоит в том, что „не нужно расшатывать прошлое — там было много хорошего“. А если окажется, что оно полно катастроф, им будет не за что зацепиться, и страна пойдет вразнос. Дескать, возможно существование самых разных точек зрения на трагедию. И вообще — время было такое, строилось новое общество, лес рубили — щепки летели».

Таких я всегда спрашиваю: если бы среди щепок безвинно оказался твой дед — ты бы так же говорил? А если бы сегодня кто-то твоего папу убил просто так, ты бы как реагировал?»

Прячась за буквой закона

Вскоре жалобщики стали пытаться вывести дискуссию из идеологической плоскости в правовую, напирая на то, что их беспокоил исключительно вид фасада и соблюдение законных прав жильцов. Александр Мохнаткин объясняет: по Жилищному Кодексу, на использование общего имущества дома, которым являются стены, должно быть разрешение владельцев помещений дома.

«Что касается фасада, для него действуют еще требования к размещению информационных знаков в Петербурге. Ну и, наконец, дом является памятником архитектуры, то есть без согласия КГИОП работы проводить нельзя. А таблички — это сверление стен и изменение внешнего облика дома», — отметил житель. По его словам, ни одного разрешения активисты «Последнего адреса» не получили. В подтверждение сказанного Мохнаткин поделился скриншотами ответа петербургского комитета по культуре на его жалобу на действия проекта «Последний адрес», из которого следует, что некоторые юридические процедуры действительно соблюдены не были.

«Часть жителей обратила внимание, что таблички не прошли согласование совета дома или собрания жильцов, — объяснил корреспонденту другой житель дома Андрей Владимирцев, выступавший за таблички. — Самое полезное в текущей ситуации — помочь организовать собрание собственников, что сложно. Попытки стыдить тех, кто снял таблички, ни к чему не приведут».

На вопрос корреспондента о том, считает ли он, что дело действительно не в идеологии, а исключительно ревностном желании некоторых жильцов соблюсти букву закона, Владимирцев признал, что «частично, видимо, идеология присутствует».

Стереть историю

Как бы то ни было, дело явно не только и не столько в благоустройстве фасадов и соблюдении законодательных норм. А в отношении людей к одной из самых кровавых страниц в истории нашей страны. Историк и руководитель центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке Анатолий Разумов привык к тому, что вокруг людей, которые пытаются увековечить память репрессированных, много скептиков.

«Я более тридцати лет занимаюсь книгами памяти и вижу, что пространство вокруг темы репрессий все еще не остыло. Каждый год 30 октября мы читаем вслух имена жертв, и на акции приходят не только родственники и сочувствующие, но и те, кто пытается задавать каверзные вопросы в духе „А почему вы не вспомните жертв белого террора“? Кто-то молчит и просто скептически наблюдает, кто-то вмешивается и публично демонстрирует свое несогласие», — рассказывает Разумов.

По его словам, обычно это мужчины и женщины старше сорока-пятидесяти лет, но бывают и молодые — так называемые «леваки», для которых идея социализма самоценна и которые готовы отбросить факты, не укладывающиеся в рамки их представлений. По мнению Анатолия Разумова, несмотря на то, что в стране уже сложилась концепция увековечения памяти жертв политических репрессий, в головах у людей мешанина.

«Мы не можем переключить направление мыслей у кого-то в голове, всегда найдутся те, кто будет думать, что история большая и разная, что можно Сталина похвалить и сослаться на особенности времени, обеляя явные злодеяния. Но с нашей точки зрения, это какие-то бессердечные безумцы. И наша задача — действовать так, чтобы им было стыдно публично говорить такие вещи. Мы занимаемся не борьбой с ними, а делом — издаем книги имен убитых, превращаем места злодеяний в места памяти», — высказался Разумов.

«Одно-два поколения назад с нашими дедами и прадедами произошли страшные события, массовые убийства государством своих граждан. Власть заставляла все общество одобрять репрессии, разделять ответственность с палачами. Это травма, которая сама по себе никуда не исчезает из коллективной памяти. Есть разные стратегии преодоления коллективных травм. Первая — попытаться все забыть. Так обычно происходит сразу после трагедии. Первые годы и десятилетия общество не говорит о случившемся. Полагаю, жильцы дома Довлатова, которые хотят снять таблички, тоже хотели бы вытеснить эту память. Конечно, они никакие не потомки палачей, как предполагают комментаторы в соцсетях, — дело не в личной причастности, а в том, чтобы избавиться от напоминаний о трагедии», — отметил историк.

По его словам, для проработки травмы куда продуктивнее другая стратегия — проговорить ее, назвать жертв и палачей по именам. Только так можно осмыслить произошедшее, сделать выводы и научиться жить с этим прошлым. Именно такой цели отвечают акции с табличками, чтением имен у Соловецкого камня и установкой памятников на местах массовых расстрелов.

И, кажется, именно эта стратегия способна выработать в обществе однозначно отрицательное отношение к сталинскому террору. А если это получится — государственная машина репрессий никогда не сможет заработать снова.

Анжела Новосельцева