«Опции „забыть“ не бывает»

Флешмоб #ЯнеБоюсьСказать (#ЯнеБоюсьСказати), запущенный украинской журналисткой Анастасией Мельниченко, неожиданно обнажил жестокую правду. Сотни человек по всему миру поделились историями сексуального насилия и домогательств. Почему люди долгие годы скрывают то, что с ними произошло; как потерпевшим избавиться от комплекса вины и стоит ли все-таки рассказывать во всеуслышание о самом страшном, «Росбалту» рассказали специалисты ИНГО Кризисный центр для женщин в Санкт-Петербурге Елена Болюбах и Анастасия Ходырева.

— Насколько важно пострадавшим от насилия во всеуслышание заявить о случившемся? Может, лучше просто забыть и жить дальше?

Елена: После совершенного над ним акта насилия у человека обязательно будет травматическое расстройство. Шок, обида, стадия ярости-злости, потом стадия рационализации, принятия факта. И потом выход из этого состояния, стабилизация. Понятно, что человек всегда старается прийти к стабильному состоянию. Здесь можно провести аналогию с телесной травмой. Когда что-то болит, мы пытаемся не тревожить больное место. Точно так же работает психика. Человек защищается, старается стабилизоваться. Но без принятия факта насилия в отношении себя, без отработки своего насильственного опыта процесс полной стабилизации не произойдет. Проблема еще в том, что у нас крайне мало специалистов, готовых работать с женщинами, пострадавшими от сексуального насилия. В лучшем случае некоторым женщинам психологи ранее рекомендовали как можно быстрее восстановиться, попить препараты, максимально забыться, отвлечься. Но по большому счету работа с изнасилованием — это работа с острым горем. Женщинам больно рассказывать о случившемся. Однако эта боль необходима, она направлена на восстановление. Клиентки спрашивают: «Почему мы так много и долго об этом говорим, почему я должна детализировать и рассказывать все снова и снова, когда мне хочется забыть?». Но опции «забыть» не бывает. Это все равно будет череда постоянных флешбэков. И только через постоянное проговаривание можно найти выход.

— Почему женщины годами скрывают факты совершенного над ними насилия?

Анастасия: Из-за того, что в случившемся обвиняют жертву. Даже те немногие отважные, которые готовы какое-то время о себе рассказывать, все равно сталкиваются с обвинениями со стороны общества. И в какой-то момент жертвы решают, что больше не готовы открыто о себе говорить, потому что им нужна безопасность, приватность, они не хотят, чтобы об этом знали их дети, окружение, коллеги. Так что флешмоб #ЯнеБоюсьСказать- беспрецедентный случай на постсоветском пространстве, когда женщины от первого лица говорят о случаях сексуального и партнерского насилия.

Елена: Сексуальное насилие вообще является табуированной темой. Клиентки, обращающиеся к нам из-за домашнего насилия, только уже выстроив контакт и доверительные отношения с психологом, начинают рассказывать о сексуальном насилии или даже об инцесте. И в России эта тема еще больше табуирована, нежели на Западе. Прежде всего, женщинами, перенесшими травматический опыт, движут два страха — общественного порицания и повторения эпизода насилия в отношении себя, пусть и не тем же человеком. Поэтому они боятся заходить в подъезд, передвигаться по темной улице, боятся быть чересчур громкими или чересчур яркими. Они боятся обвинений со стороны общества, потому что мы постоянно слышим, как люди реагируют на истории пострадавших от насилия. Даже в пословицах и поговорках, касающихся сексуальных отношений, обязательно присутствует обвинение женщины. И если она знает, что не получит поддержки, а получит дополнительные обвинения к своему травматическому опыту, то она не будет ничего рассказывать.

— В таком случае почему общество склонно обвинить во всем пострадавшую сторону?

Анастасия: Это связано с отказом государства выполнять свою функцию по защите граждан. Важно, что на структурном уровне, на институциональном у нас нет механизма, который бы эффективно защищал пострадавших от насилия. Нет механизма реагирования на случай нарушения прав. Поэтому гораздо проще обвинить пострадавшую сторону, поскольку у нее и так мало возможностей и ресурсов отстоять свою точку зрения.

Елена: Я бы не говорила только о защитном механизме. Это исторически сложивший огромный конструкт обвинения и самообвинения жертвы.

— Как преодолеть этот комплекс вины у потерпевших?

Елена: Наша главная задача — максимально часто повторять, что ответственность за насилие несет та сторона, которая его совершила, что в действиях пострадавшего не было ничего провоцирующего. Мы всегда говорим женщине: «Очень здорово, что вы выжили и что вы к нам обратились. То, что с вами произошло — это трагедия, но вы достаточно сильная, чтобы нам об этом рассказать». И для женщины крайне важно, что ее поддержали и не спрашивали, насколько короткой была ее юбка, сколько она коктейлей выпила и чем думала, когда ехала к малознакомому человеку в гости. То есть мы не сразу начинаем препарировать саму вину, но в процессе консультирования подводим к тому, что она не виновата.

Анастасия: В принципе должно быть признание для себя, что произошедшее — это не «не повезло», не «так сложилось», не «дурак», а именно насилие, сексуальное домогательство. У всего должно быть название. Только тогда проблема становится видна и можно начать разговор о том, как ее решать. Если же происходит замалчивание, а именно этого сейчас требуют спикеры, выступающие против флешмоба, значит, проблемы нет, то есть нет решения. Флешмоб же появился не на пустом месте. Уже несколько лет силами в основном женщин-блогеров у нас появилась публичная дискуссия о феминизме. Эта тема обществу казалась более безопасной на фоне ситуации с введением войск в Украину. Говорили про girl power, репостили картинки с Бейонсе. Постепенно тема начала расширяться и углубляться и оказалось, что основная проблема — это гендерное насилие, точнее, гендерная дискриминация. И насилие как ее крайнее выражение.

Это, несомненно, связано с существующим гендерным порядком, по которому проводится вся политика в РФ. Она основана на милитаризме, на праве сильного. Поэтому в стране отсутствует эффективное законодательство и правоприменение по защите пострадавших.

— Противники флешмоба также называют некоторые переживания преувеличенными. Можно встретить комментарии по типу «вас же не технически не изнасиловали, подумаешь, потрогали в метро, ерунда какая».

Елена: Мы не можем замерить по шкале, как кого и что травмирует. Кто-то может относительно легко пережить ужасные вещи, а для кого-то эпизод сексуального домогательства может быть очень болезненным. Я бы тут не пыталась приравнивать, потому что каждый опыт уникален. Получается, что мы таким образом обесцениваем переживания женщин, которые говорят о домогательствах, об эксгибиционистах, о приставаниях в метро. Как раз то, что сейчас пытаются сделать люди, негативно реагирующие на флешмоб.

— Но лично вас количество постов по теме не удивило? Возникло впечатление, что каждая вторая женщина сталкивалась с каким-либо негативным опытом насилия по отношению к себе.

Елена: Я боюсь, что чуть ли не каждая первая. Это опять же вопрос чувствительности к такому опыту. И того, насколько человек понимает, что происходящее с ним — это насилие. У нас была клиентка, которая обратилась в центр, когда ей было уже за 60 лет. Муж систематически ее насиловал, то есть она ежедневно вступала с ним в сексуальные отношения без всякого на то согласия и без удовольствия, просто потому, что так надо. И все это происходило на глазах детей. Когда она обращалась в женские консультации, жаловалась подругам, ей говорили: «Радуйся, что у тебя такой прыткий мужчина». Но если 12-13 лет назад к нам в основном обращались именно по случаю изнасилования или домашнего насилия с многолетними избиениями, то сейчас увеличивается количество звонков от молодых девушек. На кого-то накричал партнер, кому-то в первый раз дали пощечину, у кого-то парень регулярно читает переписку в телефоне и соцсетях. И сейчас у людей возникают вопросы по этому поводу, в том числе и благодаря информированности. Количество обращений в Центр растет. Если раньше нам звонили в среднем 2-3 тыс. людей в год, то в прошлом было 4 тыс. В этом, я предполагаю, будет еще больше.

Анастасия: К сожалению, во флешмобе поучаствовали очень мало мужчин, которые бы рассказывали о сексуальном насилии со стороны других мужчин. Посты от них единичны. Но пока и мужчины не начнут говорить о пережитом насилии, ситуация вряд ли сдвинется с места. Потому что как только мужчины начинают высказываться по какой-то проблеме или осознавать ее как свою, тогда внимание к ней переходит на другой уровень и ее статус повышается. Например, так было с ситуацией, связанной с тем, что мужчины хотят тоже брать отпуск по уходу за ребенком. Однако пока у нас в обществе существует концепция традиционной маскулинности: невозможно признать свою слабость, потому что это автоматически перестает тебя делать мужчиной. Нам необходимо уйти от бинарной модели: женщина — изнасилованная, а мужчина — насильник. Это не всегда так. Вопрос сексуального насилия — это вопрос установления власти. Несомненно, в подавляющем числе видимых случаев пострадавшими становятся женщины как более уязвимая группа. Мужчины также могут подвергнуться насилию, как правило, со стороны тех, кто сильнее, то есть других мужчин, в том случае, если они по какому-то формальному признаку выпадают из традиционного представления о том, каким должен быть мужчина.

— Насколько важно, с точки зрения психологии, пострадавшей стороне добиться справедливости и наказать?

Елена: Мой опыт работы психологом в Кризисном центре говорит о том, что женщина, которой удалось с помощью судебного механизма наказать своего обидчика, гораздо лучше восстанавливается после травматического события. То, что к делу подключаются адвокаты, соцработники, психологи, и она понимает, что за нее есть кому вступиться, безусловно, является важной терапевтической практикой.

Анастасия: Проблема в том, что в представлении некоторых органов дела о сексуальном насилии должны сопровождаться тяжелыми телесными повреждениями или применением оружия. И обязательно должно быть активное физическое сопротивление. Но изнасилование часто совершается в брачных отношениях. Там нет ситуации, когда у человека держат нож у горла. Срок давности по таким делам очень короткий и многие и разваливаются из-за отсутствия возможности быстро, качественно и желательно бесплатно провести сбор первичных данных — взять мазки, описать повреждения. Вообще до сих пор нет четкого механизма действий для пострадавших. Службы зачастую просто «футболят» людей и не хотят работать. Можно пойти в полицию и там ждать, пока они с большим интересом тебя послушают, а потом дадут направление в травму. Можно самостоятельно поехать в судмедэкспертизу, но за заключение придется заплатить. К тому же нужно ехать с вещами, которые на вас были, и перед этим не мыться. Даже медицинские учреждения далеко не всегда посылают телефонограмму в полицию из-за страха — в нашем законодательстве нет пункта о защите свидетелей, то есть вся информация публична. На самом деле в Мариинской больнице лежит огромное количество женщин, которые подверглись групповым изнасилованиям, с тяжелыми повреждениями.

— Что же все-таки делать, если самое страшное произошло?

Анастасия: Самое главное — собрать все материальные доказательства произошедшего: сохранить одежду, снять побои, взять мазки. То есть все эти вещи должны быть собраны сразу. Хорошо, если у женщины есть возможность обратиться в судмедэкспертизу, заплатить порядка 2-3 тыс., чтобы там внимательно описали размер и характер всех повреждений. С данной информацией необходимо пойти в Следственный комитет. Предполагается, что после подачи заявления в установленные сроки должны проводиться следственные действия. Если же они не проводятся, что часто бывает, женщины могут обратиться в Кризисный центр. Мы готовы оказать юридическое и психологическое сопровождение по делам о насилии.

— Как изменить сложившуюся ситуацию в обществе, чтобы искоренить обвинения у наблюдателей и стыд у жертв?

Анастасия: Думаю, что частично проблема связана и с образованием, которое люди получают в детском саду и школе.

Воспитатели и учителя должны объяснять, что такое насилие и чем оно отличается от сексуальных отношений. У нас такого образования нет, тем более, что сейчас действует закон о защите детей от вредной информации.

Предполагается, что до 18 лет с нами ничего «такого» не происходит, а потом раз — и мы должны сами все откуда-то узнать. Но по свидетельствам видно, что люди переживают сексуальные домогательства, изнасилования и инцесты в возрасте 6-16 лет. Очевидно, что уязвимость человека связана с возрастом, с невозможностью дать отпор. Тем более, что есть концепция «слушайся старших».

— К каким последствиям может привести замалчивание ситуации?

Елена: Конечно, чем быстрее женщина обратилась и чем быстрее начала рассказывать о том, что с ней произошло, и получила поддержку, тем больше у нее будет шансов на максимально быстрое выздоровление. Длительная спрятанная травма в любом случае дает о себе знать. По большому счету, это часовой механизм. И неизвестно, в какой момент произойдет его актуализация. Но у нашего центра есть истории, когда удавалось отработать застарелые травмы. Так что важно в принципе обратиться к специалистам и начать говорить.

Анастасия: Поэтому крайне важна публичность, возможность высказаться, в том числе и в социальных сетях. Это тот инструмент противостояния насилию, которого не было раньше. Конечно, Facebook — площадка для, условно говоря, российского среднего класса, который в основном проживает в крупных городах. То есть это очень маленький процент населения. Но даже это круто. Высказывание в Facebook позволяет понять, что таких как ты — вся лента. Я думаю, что это очень серьезная поддержка.

— То есть вы не считаете, что флешмоб бесполезен, потому что ни одна реальная проблема в обществе еще не решалась таким образом?

Елена: Проблема психологической реабилитации одним флешмобом не решится. Но голоса женщин и мужчин, пострадавших от насилия, стали заметны, они были услышаны. Многие думали, что таких людей очень мало, что насилие существует только в маргинальных средах. Так что сейчас произошло важное изменение. Невозможно повернуть время назад и стереть все эти высказывания, сделать вид, что ничего не было. Процесс уже был запущен.

Беседовала Софья Мохова