Внутренняя политика с 2000 года и по наши дни была в том числе сосредоточена на купировании сепаратизма и местничества. Методы контроля нагромождались один за другим. Сначала отмена губернаторских выборов, а затем назначение проверенных кадров — желательно прошедших через «школы лидерства», т. е. через унификацию управленческих навыков. Выдвижение в губернаторы «варягов» (за исключением некоторых нацреспублик). Вице-губернаторы по внутренней политике — прямые назначенцы из Москвы. Все силовые ведомства подотчетны исключительно Москве. Дополнительно контроль усилен институтом полпредов, а также федеральными инспекторами.
В ряде регионов эта конструкция усиливается «особыми полномочиями» госкорпораций и крупных олигархических структур, которые фактически являются ответвлениями отраслевых министерств.
Кажется, что при таком контроле федерального центра за регионами невозможны уже никакие чрезвычайные ситуации. Но раз за разом выясняется, что этот контроль действенен только при неспешном течении жизни, когда неповоротливая, ригидная структура медленно, но верно купирует угрозы вроде деятельности «несистемной оппозиции». Однако при форс-мажорах типа зимних коммунальных катастроф, нынешних наводнений или еще предстоящих лесных пожаров вся эта конструкция оказывается недееспособной.
«У семи нянек дитя без глаза». Дело в том, что функции многих ведомств пересекаются, а одно из правил аппаратной деятельности гласит, что если есть возможность спихнуть ответственность на соседа — так и сделай. В случае с прорывом дамбы в Орске непонятно, кто должен был подать хотя бы первый сигнал о предстоящей природной катастрофе: Росгидромет, Минстрой, Минтранс, МЧС? Или вообще МВД и СК, вовремя обнаружив нецелевое расходование (скажем мягко так) денег при строительстве и затем обслуживании дамбы?
Вторая причина — сама сигнальная система в стране. Даже если какое-то ведомство вовремя увидит опасность, скорость реагирования на сигнал очень мала. Пишутся докладные записки, они долго ходят по разным ведомствам, назначаются межведомственные комиссии с долгим согласованием ответственности и предпринимаемых мер. Решение отправляется обратно на места, где тоже долго согласуется ответвлениями московских ведомств.
Медлительность и осторожность чиновников, кстати, тоже понять можно: создан огромный корпус законов и подзаконных актов, который своей противоречивостью карает аппаратчиков за излишнее рвение целым букетом уголовных статей вроде превышения должностных полномочий, халатности, растраты.
В итоге всем ведомствам центра при возникновении такого форс-мажора выгоднее спихнуть ответственность на губернатора, тому — на мэра, мэру — на стрелочника.
Еще одна причина такой управленческой немощи — для нее исчез раздражающий фактор низовой политики. На местах не осталось почти никого, кто мог бы вовремя, до возникновения форс-мажора, заставить шевелиться местные и федеральные власти и заранее, с большим временным заделом купировать угрозу.
Как это могло бы выглядеть с той же дамбой в Орске? Угрозу заранее обнаруживает какая-то экологическая НКО. Шум поднимает местная пресса, за ней — депутаты горсовета и регпарламента (скорее всего, из состава по-настоящему оппозиционных партий). Тема проникает в федеральные СМИ и федеральную политику, когда на угрозу уже нельзя не реагировать.
В очередной раз напомню результаты социсследований группы Грушина по СССР. В 1970-е в течение полугода власти исправляли на местах ошибки и угрозы в 50-60% случаев, указанных СМИ. Пресса была эффективным контролером. Сейчас же от сообщений СМИ и блогеров (которые заменяют СМИ) предпочитают отмахиваться, в худшем случае — заставляют их «перестать нагнетать ситуацию».
Павел Пряников, публицист, автор Telegram-канала «Толкователь» — для Telegram-канала «Незыгарь»