Будет ли высшая мера?

Почти сразу после теракта в подмосковном Красногорске стали звучать призывы вернуть смертную казнь для террористов. С такими предложениями выступили и депутаты, и политологи, и даже лидеры партий, например, Сергей Миронов из «Справедливой России». При этом глава фракции «Единой России» в Госдуме Владимир Васильев мягко сказал, что этот вопрос нужно решать с учетом общественного мнения.

Однако нужно понимать, что общественное мнение тут не статично и в принципе имеет свойство меняться. Хотя понятно, что большинство всегда будет за смертную казнь. Но тут как раз из-за того, что люди отвечают на этот вопрос, скорее, не рационально, а эмоционально. Отношение к смертной казни можно сравнить с проблемой налогов. Спросите людей, хотят ли они отменить НДФЛ, они скажут, что да. Однако много ли в таком ответе будет рационального? Или возьмем, например, вопрос повышения пенсионного возраста. В ситуации старения населения это неизбежно, но разве такой шаг поддерживается общественным мнением?

Юридическую часть проблемы описал сенатор Андрей Клишас, заявивший, что парламент не может пойти против решения Конституционного суда, который ввел мораторий на смертную казнь. Иначе говоря, с правовой точки зрения никакого предмета для спора не существует.

Некоторые политологи считают, что поднятая тема может отвлекать внимание от реальной ситуации примерно так же, как и призывы вынести тело Ленина из Мавзолея. Мол, «в любой непонятной ситуации предлагай вернуть смертную казнь или похоронить Ленина».

Общественный запрос на смертную казнь всегда формируется на эмоциях, как правило это происходит после совершения наиболее тяжких преступлений с высоким резонансом — терактов, шутинга (массовых расстрелов в школах и других публичных местах), поимки маньяков и педофилов. В свое время тележурналист Владимир Познер связал такую особенность общественного мнения с желанием найти простые решения сложных вопросов. Но у сложных вопросов не бывает простых решений.

Вице-спикер Госдумы и экс-кандидат в президенты Владислав Даванков напомнил о таком факторе, как судебные ошибки, причем, особенно в ситуации, когда оправдательных приговоров в РФ выносится всего 0,33%. И ведь действительно мы знаем самый громкий пример судебной ошибки — расстрелянный за преступления Чикатило другой человек. И тут, как вы понимаете, исправить судебную ошибку невозможно.

Кроме того, Даванков отмечает, что «в реестре террористов и экстремистов сегодня не только радикальные боевики, но и люди, которые никого не убивали». В нем действительно кого только нет. Присутствуют и политические активисты, и философы, и театральные деятели. Сам документ настолько объемный, что уже даже журналисты не всегда упомнят, рядом с какой фамилией ставить соответствующую пометку.

Между тем, нужно понимать, что главное в наказании — его неотвратимость. А тут есть серьезные вопросы даже по теракту в «Крокусе». Пойманные террористы рассказали, что на них вышел помощник проповедника, которого они слушали в Telegram, и предложил за деньги совершить зверское преступление. То есть проповедник, который явно рассказывает не о составлении букета из ромашек, спокойно доносит свою откровенно экстремистскую идеологию до паствы, несмотря на все возможности Роскомнадзора блокировать опасный контент, а прокуратуры и Следственного комитета — работать в рамках уголовного права.

Когда создавались подразделения по борьбе с экстремизмом, представители различных ветвей власти нам много говорили о том, что их главные функции — борьба с терроризмом и экстремистской идеологией. Но потом все было выхолощено тем, что экстремизмом и поводом для блокировки становится неправильная картинка, а порой даже ошибочный лайк не под тем постом становится поводом как минимум для профилактической беседы в полиции. Причем все эти «экстремисты» не скрываются, поэтому силовикам очень удобно их искать «под фонарем».

В случае с терроризмом важны именно меры профилактики и упреждения, потому что даже сами силовики говорят, что уже запланированный теракт можно предотвратить только волей случая. Под «упреждением» можно понимать, в том числе, и борьбу с активностью многочисленных проповедников.

Однако тут есть очень много сложностей. Целевая аудитория проповедников — мигранты, которые живут в крайне стесненных условиях и получают копейки, находясь на положении рабов. Поэтому они легко внушаемы и готовы на все. И даже деньги тут вторичны на самом деле. Конечно, найти настоящих зверей, которые готовы убивать, не так-то просто, но есть целая община, которая не готова к подобным действиям, однако при этом не осуждает тех, кто совершает, а часто им еще и потворствует.

Вот такие структуры и представляют главную опасность, тем более что проповедником и авторитетом для них может быть представитель любой страны или структуры. Но силовикам сложно, потому что, во-первых, мигрантов много, они живут диаспорами и нужны во многих сферах экономики, во-вторых, сами проповедники, а часто и их слушатели, просто не владеют русским языком. Даже если у них есть российский паспорт.

Поэтому самое первое, о чем надо говорить, так это о подконтрольной миграции и въезде в страну тех, кто действительно нужен и кто готов ассимилироваться, жить в соответствии с законами. Работодатели, в свою очередь, должны обеспечивать соблюдение в отношении мигрантов норм трудового права. Отдельный вопрос — семьи мигрантов. Все-таки большая разница для страны и не только в плане безопасности, но и функционирования социальной сферы, в том, приехал мигрант один или привез с собой еще человек пять.

Таким образом, ликвидация базы для воспитания террористов через онлайн ресурсы куда важнее возвращения смертной казни.

Да и вообще мне кажется довольно странным пытаться испугать террориста, который отдает себе отчет о рисках, даже если у него в голове нет ничего, кроме опасных слов проповедника, смертью, то есть смертной казнью. Если он чего и боится, то явно не этого.

Кирилл Шулика