Вопрос, почему будущее России стало ее прошлым, лежит в плоскости не ценностей, а страхов. Страхами управлять легче.
Что касается картины мира, то и тут ясен ответ на вопрос, почему власть и народ «нашли друг друга». У нас большая часть населения — старше 60 лет, как и во власти: средний возраст чиновника — 55 лет, а в том же Совбезе — 62 года. Разумеется, все эти люди выросли в СССР и хотели бы возвращения к «советской модели» как понятной и приоритетной.
Просто у всех советская модель своя. Так как это не реальный Советский Союз (его больше нет и не будет), а воспоминания о нем. У кого-то очень светлые и хорошие (детство в семье какого-нибудь замминистра, сталинская высотка, отдых в «Артеке»), а у кого-то не очень (военный городок, холодная пятиэтажка, еда по талонам). Кому-то было хорошо при Брежневе с его застоем и предсказуемостью, а кому-то — при Горбачеве и первых кооперативах. В общем, тут пространства для фантазии много, так как это очень субъективные представления о том, что такое хорошо, а что такое плохо (и, самое главное, кому хорошо, а кому плохо).
Так что это не столько возврат «в средневековье», сколько возврат «в детство». Детству тоже свойственна политика упрощения. Тут — хорошие, а тут — плохие. Украл конфеты — извините, разбил окно — получил ремня. Так что это не «новое средневековье». Вообще, люди «страдающего» Средневековья и не знали, что они жили именно в эту эпоху, между Древним миром и Ренессансом. Вот и мы не знаем, как потом историки обзовут наши странные времена. Как говорится, мы стоим на стыке.
Но средние века были временем построения нового института — большой церковной корпорации — как в христианском, так и в остальном мире. Невежество окупалось верой.
Сейчас нечто другое. Эпоха атомизации сознания в постинформационную эпоху. Люди утратили единство коммуникационного пространства. Проще говоря, для одних важно какое-то событие, а другие его просто не замечают, в их мире его нет и оно не может в него попасть. Поэтому конфликт происходит по принципу «я взломаю твой мир и заставлю тебя поверить в мой». Но и здесь не столько идет борьба за ценности, сколько люди пытаются навязать друг другу собственные страхи. И вот тут появляется маркетплейс по торговле страхами — он заботливо обслужит обе стороны, которые не только нужно разделять, но и над которыми приходится властвовать.
Илья Гращенков, политолог