Некоторые полагают, что сериал Жоры Крыжовникова по книге Роберта Гараева «Слово пацана» про группировки малолеток в Казани был снят к выборам президента, чтобы как-то снова показать обществу 1990-е годы, с наследием которых справился Владимир Путин.
Однако это, конечно, не так. Пацанская тематика оказалась одним из лучших инструментов мягкой силы за последние десятилетия. Фильм, снятый при участии вполне себе государственного Института развития Интернета, смотрят на только в России, Казахстане или Белоруссии, но даже и на Украине, что заставляет местные власти в целях борьбы, как они считают, с российской пропагандой блокировать пиратские ресурсы, где можно скачать фильм о казанских бандах.
Не знаю, ожидали ли авторы проекта такую реакцию, равно как и то, что становится уже неприличным произносить фразу «я этот сериал не смотрел». Тем не менее я скажу, что смотрел его фрагментами, в том числе и потому, что сам пережил описываемое в кино время. Пусть и не в Казани, а на окраине Москвы, но эстетика и описываемые события мне вполне знакомы. Поэтому не буду оценивать картину с кинематографической точки зрения, но вот поговорить о социально-политическом аспекте время явно пришло.
Как-то вдруг оказалось, что поиск идеологии или национальной идеи неожиданно завершился успехом. Пацанство объединило всех. Вот скажите, что еще, кроме «Слова пацана» могло собрать у экранов таких разных людей, как Никита Михалков, футболист Федор Смолов, хоккейный тренер Андрей Разин, а также депутатов, сенаторов и губернаторов? Наверное, только новогоднее обращение президента. Но оно короткое и появляется в тот момент, когда все уже и так сидят за столом, а тут речь про длинное и содержательное кино о противостоянии пацанов и чушпанов. И если не знать ничего о времени и свалиться сейчас на Землю с Луны, может показаться, что это какая-то дурная комедия.
Почему же такой успех, причем, с темой, которая лежит на поверхности? Интересно еще и то, что в просмотр и обсуждение сериала вовлечены люди разных поколений и разного социального статуса, в том числе очень далекие от окраин Казани.
К сожалению, не только Россия во многом живет советским прошлым. Как мы видим, все постсоветское пространство остается таковым, несмотря на годы независимости бывших республик. Если разобраться, пацанство как раз и было главным советским идеологическим явлением, начавшимся еще с беспризорников времен Гражданской войны. Были всплески после Великой Отечественной войны, потом в «холодное лето 1953-го», когда объявили амнистию после смерти Сталина. Ну и 1980–90-е годы, когда свобода привела к расцвету молодежных (и не только) группировок и банд. Кстати, стоит заметить, что власти боролись с политическим инакомыслием, спекуляцией, цеховиками и отдельными выходящими за рамки группировками, но в целом пацанство вполне успешно пережило советский строй и становление независимых республик, закончившись фактически только сейчас, благодаря развитию новых технологий.
Дело в том, что данное явление — последствие массовых репрессий советской эпохи, когда половина страны сидела, половина охраняла и, конечно, привносила «на гражданку» те самые правила закрытых, как правило, мужских коллективов. И мы до сих пор видим во всем СНГ, а не только в России, тягу к так называемым традиционным ценностям и консерватизму. Тут не приживаются ни западная толерантность, ни мультикультурализм. Все это заменятся общественной атомизацией и разделением на своих и чужих, в том числе в странах, которые спят и видят себя частью Европы.
Собственно, никто не хочет быть чушпаном. Все стремятся в правильные пацаны. Именно поэтому в ходу понятые и простые ценности обеспеченной традиционной семьи: хорошая машина, собственная квартира, желательно еще и дача. А главное, такие отношения с государством, когда удается заключить с ним пакт о ненападении.
Кроме того, когда многие социологи и политологи рассуждают об атомизации общества, то истоки надо искать именно в пацанстве и в его простом взгляде на мир — мы пацаны, а они чушпаны. И ведь те, кто ругает сериал из эмиграции, считая, что он про быдло, придерживаются той же самой логики. Только в их трактовке пацаны это они, а чушпаны — мы с вами.
При этом лучше всех разницу между пацанами и чушпанами описал выросший в Казани экс-капитан местного футбольного клуба «Рубин» Сергей Харламов: «На нашей улице носили шапочки без помпончиков, на чужой — с помпончиками, а возле школы — опять-таки без помпонов. И мне каждый день нужно было преодолевать эту вражескую территорию. Так вот, у меня помпончик был на петельке, съемный. На своей улице и возле школы я его снимал, а на чужой — цеплял обратно».
То есть на самом деле разница между пацаном и чушпаном в помпончике! Если на одной части дороги, ты с помпончиком, то ты — пацан, а на другой уже чушпан.
Ничего лучше не говорит о том, что такое разделение искусственное и придумано исключительно для упрощения мира по принципу «свой-чужой». Который и является главной идеологией постсоветского пространства, ибо им пользуются и политики, и академики, и школьники. Это мешает становлению гражданской нации и гражданского общества, потому что пацанство подразумевает не поиск общих черт, а поиск отличий. Поэтому сегодня чушпаны с помпончиками, а завтра без. Никто в конечном счете не задумывается, в чем разница, особенно если помпончик можно носить на булавке.
Однако все-таки стоит заметить, что общество меняется. Для огромной части молодежи, хотя и пока не всей, «Слово пацана» — это что-то из далекой истории, но никак не из современности. Хотя во времена моей юности группировки были в каждом районе — в них можно было не участвовать, но нельзя было не видеть. Сейчас их не видеть вполне возможно.
Молодежь ведь не стала менее агрессивной, и у нее не стало меньше поводов выплескивать юношеские негативные эмоции и показывать свое превосходство над сверстниками. В конце концов такое поведение неизбежно для растущего организма. Просто сейчас ножи, арматуру и дрыны заменили компьютерные игры. То, чего не смогли сделать пионерия, комсомол, советники по воспитательной работе в школах, удалось техническому прогрессу.
И тем страннее видеть всяких олдскульных депутатов и общественников, которые борются одновременно с сериалом, чтобы молодежь не нахваталась всяких гадостей, и компьютерными играми, которые той же молодежи помогают вымещать агрессию без ущерба для окружающих.
Конечно, со временем это должно побороть эстетику пацанства, которое ведет к атомизации общества. Даже несмотря на желание правящих элит постсоветских стран сохранить архаику и поддержать простые решения сложных проблем в рамках идеологии «свой-чужой». Например, в Таллинне в выходные полицейские поймали двух человек в бело-сине-красных шапочках, решив, что они россияне, но те «пояснили за шмот» — рассказали, что они из Словакии, где флаг тех же цветов, что и в России.
Что касается вопроса, почему такой фильм не вышел раньше, то ведь именно сейчас у него появились не только зрители, которым есть, что вспомнить, но и те, для которых чужаки с неправильными помпончиками на шапках уже выглядят как проблемы давно минувшей эпохи. Успех сериала именно в пересечении двух совершенно разных групп потребителей контента. Противоречия между ними вызывают бурную дискуссию — ту самую, которую самые отъявленные носители идеологии пацанства сейчас пытаются запретить вместе с фильмом.
Кирилл Шулика