Мне, честно говоря, даже немного страшно за тех, кто сейчас продвигает тему абортов как одну из основных в политической повестке. Дело в том, что тут мы имеем дело с буквально классическим иностранным влиянием — например, американских правых. Ведь в США до сих пор не утих спор между демократами и республиканцами, следствием чего стало решение Верховного суда, разрешающее на уровне штатов вводить ограничения по абортам. Не сомневаюсь, что ближе к выборам будет новый виток. При этом очевидно, что в российских элитах за выборами в США следят не меньше, чем за собственными.
Еще одной страной, где вопросы абортов активно обсуждаются в парламенте, стала Польша. Наверное, самая религиозная страна Европы с огромным влиянием католической церкви. Но и то — сторонники жесткого подхода из партии «Право и справедливость» выборы в сейм проиграли. К власти пришла левая коалиция Дональда Туска, однако пересмотр ужесточения политики в сфере абортов не ожидается, ибо в будущей правящей коалиции представлены и ревностные католики. Странно, что многие умудряются одновременно говорить о фирменной польской русофобии и при этом копировать опыт борьбы этого государства с абортами.
К слову, сейчас уже не слышно ушедшую из Совета Федерации Елену Мизулину (все внимание публики забрала на себя ее дочь), но я прекрасно помню, откуда у нее в голове взялись радикальные консервативные ценности. Дело в том, что во времена нахождения в СПС она активно работала по теме борьбы с торговлей людьми с Советом Европы, где сдружилась с христианскими организациями, которые во всем мире пытались продвигать «традиционные ценности». Причем именно в довольно странном даже для консервативной политики понимании.
При этом буквально перед Днем народного единства в абсолютно адекватном ключе по теме абортов высказался на встрече с членами Общественной палаты Владимир Путин. Отвечая на вопрос главного по хоровому пению в России отца восьмерых детей, бывшего замминистра культуры Павла Пожигайло, президент отметил, что надо не с абортами бороться, а улучшать социальную защищенность семей с детьми.
И ведь действительно — никаких, скажем так, внутренних причин для активизации борьбы с абортами нет. Как отмечает известный демограф Алексей Ракша, число искусственных прерываний беременности снижается и опустилось уже до 300 тысяч по сравнению с 4 млн в 1988 году. Причем около 120 тысяч абортов сделано по медицинским показаниям. Такие показатели свидетельствуют об эффективности мер поддержки семей с детьми и одновременно о том, что россияне научились применять средства контрацепции.
С контрацептивами, кстати, связан и еще один миф. Представители РПЦ рассказывают про 1,3 миллиона абортов, считая при этом число отгруженных упаковок гормональных препаратов, включая мифепристон, мизопростол и левогенестрел, то есть так называемые «таблетки следующего утра». Однако, как отмечает Ракша, они часто покупаются заранее, с запасом, а используются редко — и выкидываются после истечения срока годности. Кроме того, их еще применяют в роддомах при стимулировании родов.
Но, как оказалось, сокращение числа абортов тоже не всех устраивает. Именно оно стало причиной последних региональных инициатив, в том числе Крыма и Курской области, согласно которым частные клиники добровольно отказываются делать аборты в пользу государственных.
Как рассказал высокопоставленный врач одного из регионов Урала, дело в том, что клиники, работающие по ОМС, проигрывают частникам и, соответственно, теряют доходы, получаемые из Социального фонда за каждого пациента. Абортов стало меньше, значит, выросла конкуренция за их проведение. И, кстати, ровно так умерла давняя идея РПЦ вывести аборты из системы ОМС. Сейчас, наоборот, в некоторых регионах данные операции в систему ОМС загоняют в обязательном порядке.
Одновременно с этим на практике мы получим только громкие заявления, потому что право делать аборт частным клиникам дает не региональная власть, а лицензирующая их федеральная.
Депутат Госдумы от КПРФ и один из самых известных докторов Ульяновской области Алексей Куринный считает, что инициативы регионов прямо противоречат федеральному законодательству. Все, что можно делать в частной клинике, строго указывается в лицензии, поэтому если частная клиника кому-то откажет в аборте, у пациента будет право пожаловаться в Росздравнадзор.
Можно вообще предположить, что все на уровне заявлений и останется, ибо речь идет о бизнесе. Но, к сожалению, может быть и иной вариант, когда частные клиники будут бояться проводить аборты официально и начнут их делать за черный нал без всяких документов. То есть, по сути, речь идет о криминализации абортов. Часто ведь женщины, особенно в небольших городках, боятся идти в государственную клинику, потому что врачами там работают их соседи, а процедура предстоит весьма специфическая.
Еще одной региональной темой стали принимаемые при поддержке РПЦ законы об административной ответственности за склонение к абортам. Они вызывают много вопросов у юристов. Например, врачам, наоборот, выгодно, чтобы женщина рожала, ибо ведение беременности оплачивается по ОМС куда более щедро, чем аборты. Значит, остаются члены семьи. Но даже в России — неужели суд оштрафует мать-одиночку с доходом в прожиточный минимум, которая посоветовала аборт своей 18-летней дочери? Или что делать отцу семейства с тремя детьми в однокомнатной квартире, если жена забеременела снова? Сможет ли судья набраться смелости и его наказать? Поэтому шутка о том, что первыми по новым законам нужно штрафовать губернаторов, которые не обеспечивают семьи с детьми жильем и хоть какими-то средствами к существованию, выглядит не такой уж и шуткой.
И ни в коем случае не следует вспоминать слова депутата Султана Хамзаева о том, что можно у женщин, которые не хотят рожать, детей выкупать (видимо, для того, чтобы с младенчества воспитывать из них рекрутов), а также его коллеги по «Единой России» юриста Дмитрия Вяткина, заявившего, что после 27 лет женщина становится старородящей. Все-таки в России совершенно разучились вести общественную дискуссию. Она даже по серьезным вопросам превращается в нечто непотребное.
Стоит отметить, что инициативы государства в области демографии распространяются не только на аборты. Например, Минздрав предложил запретить проведение экстракорпорального оплодотворения по ОМС в клиниках, выполняющих менее 100 циклов этой процедуры в год. Это весьма странно: если ты борешься за повышение рождаемости, то зачем одновременно ограничивать применение ЭКО? Но если подумать о коммерческой составляющей медицины, то мы видим шаг к монополизации весьма дорогостоящей процедуры.
Удар был нанесен и по суррогатному материнству, когда суд вынес сроки до 20 лишения свободы докторам за работу с иностранцами, для которых российские суррогатные матери вынашивали детей. Это — сложная тема, в том числе с точки зрения законодательства, но совершенно очевидно, что опасность этого деяния никак не тянет на 20 лет тюрьмы, ибо в Санкт-Петербурге даже безумный историк Олег Соколов за расчленение любовницы-аспирантки получил 12 с половиной лет колонии.
При этом, что интересно, Россия по сравнению практически со всеми европейскими странами довольно благополучна в плане рождаемости. По количеству рождений на 1000 человек наша страна хоть и занимает 194 место (9,45 рождений), но соседствует там с Австрией и опережает Германию, Сербию, Хорватию, Литву, Венгрию, Чехию и даже вступившую на путь борьбы с абортами Польшу. Последнее показывает, что ужесточение антиабортной политики не приводит к всплеску деторождения.
Но ситуация не устраивает, например, председателя Патриаршей комиссии РПЦ по вопросам семьи иерея Федора Лукьянова. «Нам надо брать пример с африканских стран, где аборты запрещены!» — заявил священнослужитель. И действительно, лидерами рейтинга рождаемости являются Нигер, Ангола и Бенин с показателями более 40 рождений на 1000 населения. То есть одни из самых бедных стран мира, без медицины, да и в целом без экономики. Поэтому они высоким деторождением замещают низкую продолжительность жизни.
В европейском же постиндустриальном обществе цель заключается как раз в повышении средней продолжительности жизни. Понятно, что в России сказываются демографические провалы в годы Второй мировой войны и в трудные 90-е. Однако депутатам бы следовало не рассказывать о старородящих после 27 лет, а расследовать, к примеру, гигантскую смертность в годы пандемии коронавируса. Я даже цифры не буду приводить — достаточно просто пойти на кладбище и увидеть количество могил за 2020–2022 годы, чтобы понять, какое огромное влияние оказала на демографию неготовность вводить жесткие, но при этом разумные ограничения. Вот тут действительно есть над чем поработать. С деторождением же у нас все хорошо и в целом лучше, чем у соседей по Европе. В том числе в странах с жесткой политикой в отношении абортов.
А конкретные выступления странных радикальных личностей… Речь-то не об общественной полемике — ее, по сути, и нет. Чем более реакционно-пещерная точка зрения высказывается, тем больше у нее шансов быть распиаренной, поэтому что она просто сама по себе звучит громко. Заявления политиков о том, что женщина должна сидеть дома и рожать, а не получать высшее образование, — это отзвук из какой-то древней эпохи. Поэтому не стоит отдельные выкрики воспринимать как общественную дискуссию.
Кирилл Шулика