Алексей Макаркин. Когда и как рухнули планы восстановления СССР

Тридцать лет назад, 3–4 октября 1993 года, один из главных расколов был по вопросу о том, как Россия должна действовать на постсоветском пространстве.

Без этого непонятно, почему люди, которые спокойно относятся к сталинским репрессиям (а только в период большого террора расстреляли 681 692 человека), испытывают сильнейшую боль по поводу неизмеримо меньшего числа жертв 4 октября 1993 года. И это нельзя объяснить только тем, что драма 1993-го была частью современности, а сталинские репрессии в 1993-м стали уже историей. Проблема в другом — после 1937-го был победный 1945-й, в результате которого сфера влияния СССР распространилась на Восточную Европу. Тогда как 1993-й означал крах планов восстановления Союза.

И среди идейных защитников Белого дома были сторонники разных взглядов на социально-экономические и политические вопросы. Были марксисты-антитоварники и рыночники-дирижисты. Выступавшие за представительную демократию и считавшие, что в России — по крайней мере, до решения первоочередных задач — должна быть военная диктатура. Но абсолютное большинство считали, что распад СССР — это трагедия и надо как можно скорее восстанавливать единую страну. Даже шок от либерализации цен был для них относительно вторичен — эти люди были готовы согласиться с еще большими невзгодами, жила бы страна родная в советских границах.

Не менее важно и то, что с противоположной — «ельцинской» — стороны приверженцы неукоснительного соблюдения принципа статус-кво на постсоветском пространстве составляли явное меньшинство. Делалось исключение для балтийских стран с учетом необходимости выстраивания отношений с Западом. Но преобладало представление о том, что три славянских страны должны идти по пути интеграции (конечно, на новой основе, принципиально отличающейся от СССР и походящей на только что созданный Евросоюз). Равно как именно Ельцин санкционировал поддержку Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии, а правовой статус российских войск в Армении был оформлен в 1992 и 1995 годах.

Понятно, что об этом задумывались два активных меньшинства. Большинство населения элементарно выживало, не думало о геополитике, а через пару месяцев на думских выборах по партийным спискам победила ЛДПР — ее избиратели голосовали по принципу «чума на оба ваших дома». Но большинство не может сформулировать, продвигать и защищать идеи — это задача активных меньшинств.

Принципиальная разница была в том, что ельцинская сторона исходила из того, что интеграция неизбежна в силу многочисленных причин (технологические цепочки, газовый фактор, общая история, культурные связи, а с рядом стран — и религиозная идентичность), а ее излишнее подталкивание, отказ от добровольности выглядит неразумным и опасным.

Противники же Ельцина исходили из того, что каждый год вне общей страны делает реальную интеграцию все менее реальной, так как новые государства укрепляются, а их элиты будут все более отталкиваться от России. О поколенческой проблеме и притягательной для новых поколений «мягкой силе» Запада речи всерьез не шло — тогда жители постсоветского пространства еще смотрели по телевизору одни и те же фильмы, а на Западе решали, как поступить с Восточной Европой.

И моральный реванш противников Ельцина связан с идейной эволюцией тех, кто в 1993 году был на другой стороне. Она проходила в основном в нулевые годы, особенно после первого Майдана, когда стало ясно, что и газ-батюшка, и каноническое православие проигрывают той самой «мягкой силе». С этого времени многие недавние «русские европейцы» стали с разной скоростью дрейфовать в сторону державной идеи, что вызывало у их оппонентов образца 1993 года весьма смешанные чувства. С одной стороны — удовлетворение тем, что их взгляды побеждают, хотя и через много лет. А с другой — обида из-за того, что тогдашние победители и тут оказались впереди.

Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co