Про мордовский антиабортный закон. Вначале этот документ был более масштабным — в нем на территории республики запрещалось не только «склонять» к аборту, но и «пропагандировать» его. А пропаганда, как известно из правоприменительной практики законодательства об ЛГБТ, — понятие весьма широкое. И включает в себя публичное признание того или иного явления нормой, а не девиацией. Так, под признаки пропаганды могут попасть ученые, проводящие исследования на тему ценностей самореализации у женщин.
Однако «пропаганда» из окончательной редакции закона исчезла, так как она отнесена к федеральной компетенции, а «склонение», за которое теперь введена административная ответственность, осталось. И тут возникла парадоксальная ситуация, связанная как с советским наследием, так и с интерпретацией традиционных ценностей.
В постсталинском СССР аборты были разрешены и воспринимались в контексте частной жизни граждан. Соответственно, «склонение» к ним не подпадало под действие каких-либо кодексов. А вот пропаганда была де-факто запрещена — опять-таки, юридического запрета не было, но тема абортов была табуирована. Зато много пропагандировали рождаемость и счастливое детство — правда, на статистику абортов такой позитив не влиял.
Показатели пошли вниз в 90-е годы, что ставит в тупик защитников морали и нравственности, для которых этот период ассоциируется с экспансией чуждых ценностей. На самом деле ничего удивительного в этом нет по двум противоположным причинам. Первая — аборты стала вытеснять контрацепция (это главная причина). Вторая — выросла роль церкви, женщины стали значительно чаще обращаться за советами к пастырям.
Но полученный кумулятивный эффект не отменял того, что большинство населения продолжает считать аборты допустимыми и сферой частной жизни. И так как они были легализованы в СССР (а советское сейчас — это легитимное), то отношение к ним иное, чем к ЛГБТ (эта сфера в СССР была криминализирована). Поэтому государство относится к антиабортной теме на федеральном уровне очень осторожно — и лоббистские усилия консервативных организаций давали лишь ограниченный эффект. Но после разрыва с Западом их лоббистский потенциал существенно вырос — мордовский закон можно рассматривать в качестве своего рода пробного шара.
Однако с мордовским законом возникает неожиданная проблема. Российские традиционалисты горячо отстаивают неприкосновенность семейной жизни, в том числе в контексте семейного насилия. Ребенок, жалующийся государству на то, что отец его бьет, является для них предателем семейных ценностей. Но девушка, сообщающая государству о том, что отец настоятельно советует ей сделать аборт (а «склонение» обычно относится к близким людям — вряд ли такую интимную тему будут обсуждать с малознакомыми гражданами), с точки зрения тех же традиционалистов поступает совершенно верно. Таким образом неприкосновенной является «правильная» семья, живущая согласно традиционным ценностям.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co