Вопрос о пределах лояльности «турбопатриотов» государству становится более понятен, если внимательно рассмотреть единственный шанс на политический успех, который был у их предшественников. И почему они его упустили.
Когда Борис Николаевич Ельцин еще был первым секретарем московского горкома КПСС, то уже тогда присматривался к различным общественным силам. И пригласил на встречу с собой не уже появившихся «неформалов» — то есть активистов будущих демократических организаций (от взглядов которых он был тогда далек), — а представителей общества «Память». Идеи сохранения исторической памяти о славных деяниях предков, защиты памятников истории и культуры (здесь представителей «Памяти» тогда еще многие путали с деятелями советского ВООПиКа) были понятнее и ближе партийным функционерам, чем рассказы о венгерском и югославском опыте, а тем более сочувствие тогда еще крамольной польской «Солидарности».
В качестве первого секретаря Ельцин возобновил празднование Дней Москвы, в которых исторический компонент был значительным. Да и вообще первая половина 80-х — это огромный интерес к русской истории, тем более что она, с одной стороны, не была под запретом, а с другой, была альтернативой надоевшему официозу. Много и охотно читали Пикуля, Чивилихина (его «Память»), Балашова.
Но с патриотами у Ельцина не получилось. Встреча с «Памятью» показала, что это одиозные маргиналы, от которых стоит держаться подальше — больше с ними он никогда не общался. Так что эта встреча сыграла для Ельцина полезную роль; негативный результат — тоже результат. Но оставались более умеренные представители патриотического сообщества, с которыми Ельцин вполне мог найти общий язык. Однако тут случилась его отставка — и все закончилось.
Одна часть патриотов была теснейшим образом связана с партией и государством — люди получали премии и звания, добивались издания своих собраний сочинений и др. Подвергать себя риску, общаясь с опальным политиком, эти системные и солидные люди не хотели. Тем более что у них были общая тема с Егором Кузьмичом Лигачевым — антиалкогольная кампания, которую патриоты активно приветствовали. Тут совсем не до Ельцина, который позиционировал себя как антагонист Лигачева.
Была и другая часть (условно внесистемная — хотя и она зависела от государства как единственного работодателя, но меньше), которая к премиям и званиям допущена не была. Но для нее первичны были интересы государства, стабильность любой ценой. Даже если государство неправо, нельзя его подталкивать — будет хуже. Вот свергли Николая II, считая его неэффективным правителем, и потеряли шанс водрузить православный крест над Святой Софией. Ельцин для этих людей выглядел антагонистом «партии порядка», которая когда-нибудь должна опомниться, отказаться от интернационального коммунизма и вернуться к православному патриотизму. Надо только немного подождать и не раскачивать лодку. И ждали — до распада СССР, только после которого стали выходить на улицу (а до той поры ругали Александра Николаевича Яковлева и мечтали о «сильной руке» военного лидера).
Так что Ельцин не получил поддержки со стороны патриотов — и начал быстро и прагматично сближаться с демократами. Сейчас ситуация совершенно другая, но логика поведения нынешних (и системных, и внесистемных — хотя грань между ними нередко весьма условная) патриотов носит сходный характер.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co