Будущее становится политической проблемой. В манифесте постфутуризма я постарался обозначить ряд ключевых проблем, стоящих перед страной, но одной коснулся совсем вскользь. Это проблема медиа, коммуникации и в конечном итоге — просвещения. Ну, по крайней мере той его части, которая касается идей и смыслов. Рефлексия, если угодно, в ее латинском значении «обращения назад» и взгляда на самих себя, хотя бы за последнюю сотню лет.
Россия все время скачет в галопе и не позволяет никому сомневаться в единстве и правильности избранного пути, ибо иного не дано. Отсутствие попыток вернуться назад, отрефлексировать упущенные альтернативы и, в конечном счете, пережить все-таки этот опыт упущенного — та сверхзадача, о которой сегодня даже думать боятся как власть, так и оппозиция.
Но без рефлексии прошлого будущего по-прежнему не будет. Стратегия бежать, как лось сквозь горящий лес — это отсутствие стратегии. Даже путинская эпоха имела как минимум 5-6 серьезных развилок-альтернатив, не говоря уже о более бурной ельцинско-горбачевской. Собственно, сама Российская Федерация, несмотря на более чем 30-летнюю историю, по-прежнему находится в ситуации зарождения.
Нынешний кризис отношений с Западом, непонимание собственной идентичности, протеевский образ будущего — все это следствие нежелания признать возможность альтернативы и хотя бы умозрительно пережить ее. У Макса Фрая была книжка «Власть несбывшегося» — о том, что возможность всегда будет стараться воплотиться, сбыться и, если нужно, станет опасной для действительной версии реальности.
Кстати, говоря об инструментарии рефлексии. Художественная литература — один из лучших методов как заглянуть в будущее, так и оценить прошлое. Определенные магические ритуалы, связывающие текст с реальностью, часто превращают беллетристику в прямое руководство к действию, покруче «Партизанской войны» Че Гевары. Вообще, художники и писатели — одна из важнейших сил прогресса, которая либо берется на вооружение властью (советский революционный авангард), либо изгоняется и подменяется симуляцией, наподобие булгаковского «Массолита».
Еще одна проблема — коммуникационная. Каналов доставки сообщений становится все меньше, а некоторые так и не были созданы. К примеру, для интеллектуальной рефлексии нужны соответствующие медиа. В царской России были всякие «Современники» и «Отечественные записки», даже в Советском союзе, помимо самиздата, были вполне дискуссионные издания, типа того же «Октября», «Вопросов Истории» и т. д. Во Франции, к примеру, еженедельники вроде Esprit, Les Temps Modernes вообще были флагманами культурных изменений. Что есть в современной России? Похоже, что сейчас площадкой такой дискуссии стал Telegram. И это — отдельное положение, которое ждет своей рефлексии.
Новые медиа России, как и многое другое, находятся в «серой зоне» и на периферии общественного контроля. Быть анонимными или ускользающими — важная задача интеллектуальной партизанщины. Тем не менее другой культурной среды пока не сложилось. Telegram уже сравнивали с самиздатом. Возможно, что «телега» как раз и есть альтернативное пространство — самиздат в эпоху всеобщей цифровой воспроизводимости, по Беньямину, толстый еженедельник, который стал ежедневником, ограниченным четырьмя тысячами знаков. Что же, в эпоху постфутуризма придется творческим людям вписываться в более жесткие рамки информационного потребления. Что само по себе не отменяет сложности задачи по рефлексии несбывшегося.
Илья Гращенков, политолог — для Telegram-канала «Кремлевский безбашенник»