Почему в России пала монархия?

История не имеет сослагательного наклонения, однако по сей день на события 1917 года существуют полярные точки зрения. Одни уверены, что краха Российской империи можно было избежать, другие — что он был предрешен задолго до начала XX века.

О том, что именно больше сотни лет назад произошло в Петербурге, на заседании Дискуссионного клуба Даниила Коцюбинского «Почему все не так?» в арт-пространстве mArs поговорили кандидат исторических наук Даниил Коцюбинский и доктор исторических наук, замдиректора по науке Санкт-Петербургского института истории РАН Игорь Лукоянов.

Точка зрения 1. Самодержавие было обречено

Устойчивость российской монархической власти стала сомнительной еще в 1703 году, когда была основана крепость Санкт-Питербурх, вокруг которой затем выросла столица империи. Такое мнение высказал Даниил Коцюбинский. По его словам, любой кризис власти, который оборачивается революцией или переворотом — это кризис легитимности или доверия общества к правящим кругам.

К слову, проверить, насколько легитимна власть, очень просто: общество может ее любить или ненавидеть, может травить про нее анекдоты, но если правители стучат кулаками по столу и приказывают строиться, то люди исполняют ужасные приказы, а не протестуют с лозунгами «долой». Другими словами, значит, власть способна управлять социумом — неважно, кнутом или пряником.

Насколько легитимна была власть в Петербурге в начале XX века, спорят до сих пор. Одни уверены, что если бы в город завезли хлеб и не было хлебных очередей, все бы обошлось. Другие — что Николаю II не стоило уезжать в ставку, нужно было оставаться в столице.

Третьи — что если бы в городе не было столько призывников, не желавших ехать на фронт, революции бы не случилось. Наконец, еще одна популярная точка зрения — если бы не убийство царского фаворита Распутина, радикального кульбита в российской истории не произошло.

Причина первая: когнитивный диссонанс

«Но дело в том, что нелегитимная власть — это гнилая тряпка, которую тянут во все стороны, и которая не может не порваться. А заштопать — невозможно, — отметил Коцюбинский. — Кроме того, судьба Российской империи была предопределена еще в 1703 году, когда в устье Невы был основана крепость Санкт-Питербурх. Мы оказались в ситуации, когда европейское просвещение, заряженное вольнодумством и либерально-демократическими идеями, по сути — антиавторитарными и антимонархическими, оказалось соединено с российским самодержавием».

Большинство российских самодержцев после перенесения столицы в Санкт-Петербург становились все более европейски мыслящими, при этом они представляли правящий класс, который должен был отстаивать основы самодержавия.

«Когнитивный диссонанс в сознании преодолеть было сложно, хотя у женщин — например, у Екатерины II, это получалось лучше, — привел пример Коцюбинский. — А вот Александра I и Николая I эти мысли буквально доводили до депрессии, им хотелось быть рыцарями на троне, а приходилось быть Николаями Палкиными».

Налицо было и раздражение правящего класса, включая чиновничью прослойку — в Петербурге (а столица, как известно, решает все) все высшие слои общества были либеральными и воспринимали самодержавие как анахронизм. Да, ультраправые полицмейстеры и губернаторы встречались, но в целом власть имущие не сочувствовали системе, которую обслуживали.

В том числе поэтому правящие круги считали, что Россия не может себя презентовать Европе как империю со знаком качества — по мнению историка, эта задача не исчезает из умов российских правителей с XV века по сей день. Чтобы быть не хуже Франции, Англии, Германии, нужна была «куцая, но Конституция», которая никак не прорастала.

Причина вторая. Фигура Николая II

К началу XX столетия считалось, что Россия наконец стала империей, которую Европа боится и уважает. Но на трон сел Николай II — сильно отличавшийся от Александра III, в котором еще были заметны следы «медвежьего московского самодержавия».

«Николай II изначально двигался по пути делегитимации, его личность в политическом плане становилась все более карликообразной. Неправильной была реакция на катастрофу на Ходынке, как слабость считали его выступление о том, что Конституция не нужна, опять-таки — отсутствие смертных казней за покушения на некоторых министров, — приводит примеры Коцюбинский. — После революции 1905 года, когда ни один закон не мог быть принят без враждебной самодержавию структуры — Госдумы, Николай II фактически аннулировал себя, стал ненастоящим царем».

Российский монарх оказался между нескольких огней. Черносотенцы призывали вернуть утраченное самодержавие, Столыпин пытался двигать страну вперед по образцу Австро-Венгрии, приняв софт-вариант Конституции. Через прессу давили левые либералы, требуя, чтобы крестьяне могли более массово участвовать в выборах в парламент, к прыжку готовились крайние левые… Кому бы ни пошел навстречу Николай II, его ожидало свержение.

В итоге самодержец заслонился Распутиным и женой. Репутация последней была не лучше — «фам фаталь», «немецкая шпионка», «надкаблучница», которая плохо понимала страну и ускорила крах империи. На деле же, уверен Коцюбинский, она просто пыталась защитить мужа от давления извне.

Что касается Распутина, то он оказался мишенью для компрометации царя. Сначала общество ненавидело Распутина, после его убийства эти эмоции перекинулась на царей.

«Ну, а там и хлеб кончился, разговоры про немецкий шпионаж, население было невротизировано — и нелегитимная власть удержаться не могла», — объяснил историк.

Точка зрения 2. Истоки революции — в Первой мировой

Доктор исторических наук, замдиректора по науке Санкт-Петербургского института истории РАН Игорь Лукоянов вовсе не полагает, что Российская империя была обречена еще в 1703 году и рассматривает произошедшее как цепь трагических случайностей. Истинные причины развала монархии он видит в событиях Первой мировой войны.

«Я не спорю с тем, что мы видели банкротство конкретной семьи в конкретных обстоятельствах, и согласен с тем, что Николай долго бы на троне не просидел, да и передавать его было некому», — подчеркнул Лукоянов.

В то же время у российского самодержавия были шансы. Первая мировая стала страшным испытанием для всех государств — социальные катаклизмы переживали как проигравшие, так и победившие страны. В Германии вкусили прелесть карточной системы и падение национальных кумиров, в Австро-Венгрии — тотальный голод, в странах Антанты — социальный и экономический кризис.

«Российская монархия была не так уж плоха как империя в начале XX века, но под прессом войны не устояла, — объясняет историк. — Кстати, сам факт того, что Россия вступила в войну, означает консенсус общества и власти по поводу происходящего, была установка „Надо воевать до победного“. Против войны протестовали только большевики — но на тот момент их партия была под тотальным контролем полиции, а сеть — пронизана провокаторами, которые помогали купировать опасные ситуации и отправлять лидеров за Урал».

По словам Лукоянова, даже либералы начали протестовать против войны лишь после первых неудач на фронте — тогда в Думе зазвучали оппозиционные речи. Однако в военное время все законы шли мимо нее, орган отошел на задний план. Все, что принимала Дума, блокировалась Госсоветом — его Николай II сформировал из не слишком одиозных правых в противовес депутатской массе.

«Иными словами, к началу 1917 года ситуация была кризисной, но не критичной, нужно было продержаться до победы, — уверен Лукоянов. — Но усугубило ситуацию выступление Павла Милюкова в Думе, который фактически обвинил царскую семью в том, что она затевает перемирие, хочет предать союзников и выйти из войны. Речь разошлась — и массовое сознание среагировало на заявление об измене во дворце. Общество же и так было наэлектризовано слухами о том, что „немка“ поддерживает контакты с родней».

После убийства Распутина, который подбирал членов правительства по принципу лояльности, этот фильтр исчез. Николай II начал формировать кабинет из технократов, которые не слишком вмешивались в политику, но было уже слишком поздно.

Почему же произошла революция?

Лукоянов напоминает, что крупного антивоенного движения в стране не было, а масштаб рабочих выступлений перед революцией был в пять раз меньше, чем в 1905 году. Он называет ключевые факторы, повлиявшие на произошедшее:

— Всех рабочих Путиловского завода попытались отправить на фронт — был объявлен локаут. Это отрезвило сотрудников, они перестали протестовать.

— Власть готовилась к повторению событий по типу баррикадных забастовок, планировала распределить улицы на участки, расставить полицейские отряды и пулеметы. Никто не рассчитывал, что на улицу выйдут женщины и гимназисты.

— Военное начальство Петербурга было профнепригодно после смены градоначальника.

— Спусковым крючком стал приказ Николая II немедленно прекратить беспорядки в столице.

— «Прекратить беспорядки» генералы поняли как расстрелять и вывели пулеметные команды на улицы, заставляя гвардейских стрелять по мирным. Но тех готовили к войне, а не к убийствам гражданского населения — и гвардейские отказались выполнять приказ даже под угрозой трибунала. Далее последовал мятеж Волынского полка.

Так за два дня Петроград оказался в руках мятежного гарнизона.

«Революция превратилась в цепь случайностей, наслоившихся друг на друга. Этому способствовало технологическое усложнение жизни, которому требовалось большее участие общества в жизни государства — а государство не хотело допускать людей до участия в политической жизни», — объяснил Лукоянов.

В то же время, по мнению историка, если бы всего этого не произошло — автоматического краха российской империи могло не случиться. После победы Россия бы получила черноморские проливы, солдаты — обещанные царем земли. Интеллигенция рассчитывала, что Николай II поступится частью власти и страна начнет двигаться в сторону парламентской монархии.

«В итоге Николай II точно бы ушел со сцены, но монархия могла бы сохраниться, и обошлось бы без утопического эксперимента по построению коммунизма», — отметил Лукоянов, резюмируя, что в довоенном виде монархия не смогла бы существовать в любом случае, но в целом монархии в XX веке во многих странах доказали свою живучесть.

Софья Иванова