Для российской парламентской оппозиции модель партийной системы, реализованная в ГДР, была бы вполне привлекательной. Исключение на сегодняшний момент составляет лишь КПРФ — как партия идеологическая и исторически оппозиционная. Но для немалой части партийных спонсоров и функционеров такой вариант был бы куда более надежным, чем нынешний «кентавр» (сочетание публичной оппозиционности и негласных договоренностей).
Партийная модель ГДР характеризуется отсутствием оппозиционности и возможности даже легкой критики доминантной партии (все пять партий были объединены в Национальный фронт под руководством СЕПГ), а кроме того, ярко выраженным нишевым характером четырех партий — в отличие от СЕПГ, которая была партией рабочего класса, но также и крестьянства, и интеллигенции. ХДС должен был работать с религиозными слоями общества, ЛДПГ — преимущественно с ремесленниками и торговцами, ДКПГ была корпоративной партией части крестьянства (при том что наиболее «политически грамотная» и передовая его часть состояла в СЕПГ), НДПГ объединяла бывших членов НСДАП (потом, когда их число стало уменьшаться по естественным причинам, в партию стали включать и представителей послевоенных поколений). Если ХДС и ЛДПГ были подчинены коммунистам в ходе партийных чисток, то ДКПГ и НДПГ с самого начала были сконструированы как негласные филиалы СЕПГ.
Численность партий регулировалась — количество членов СЕПГ в несколько раз превышало число членов остальных партий, вместе взятых. Но при этом для каждой малой партии были свои подарки: по 52 депутата (не больше, но и не меньше) в Народной палате, состоявшей из 400 депутатов, избиравшихся на неконкурентных выборах. Таким образом у них в совокупности было парламентское большинство, и теоретически они могли отстранить СЕПГ от власти (теоретически — потому что состав депутатских групп подбирался в СЕПГ и проверялся на лояльность в Штази). У каждой партии были свои региональные сети и печатные издания (и не по одному).
Каждая партия имела своих представителей в правительстве. Правда, если поначалу им могли выделить даже ключевые посты (МИД и Минфин), то потом — второстепенные. Но хоть что-то. Иногда назначения были довольны экзотичны — бывший полковник вермахта Луитпольд Штейдле, взятый в плен под Сталинградом, был министром здравоохранения по квоте ХДС, не имея медицинского диплома. Но в большинстве случаев назначения носили куда более рутинный характер. «Первыми лицами» регионов представители малых партий быть не могли, но занимать видные чиновничьи должности на региональном уровне — вполне. А еще, конечно, было стабильное и немалое финансирование партийных аппаратов и проектов.
Один раз части депутатов от ХДС разрешили даже проголосовать против закона — в 1972 году, когда решался вопрос об абортах. Церкви были против, с ними надо было кому-то работать, и части депутатов было позволено занять «процерковную» позицию. Но большинство фракции ХДС все равно проголосовало «за» — таковы были правила игры. В общем, вполне понятные и не столь уж некомфортные для многих партийцев. Те, кому они не нравились, в партийной жизни не участвовали — они либо были во внутренней эмиграции, либо пытались бежать в ФРГ. Среди беглецов был даже экс-вице-премьер по квоте ЛДПГ Герман Кастнер, одновременно работавший на Штази и разведку ФРГ (более искренне — на вторую). Но это было на первоначальном этапе функционирования партсистемы — дальше отбор был более строгим.
Впрочем, в российских условиях такие большие и стабильные фракции являются для партий в основном мечтой. Только у КПРФ сейчас сопоставимое число мандатов — 57 из 450 (и то рейтинг партии снижается, что будет дальше — неясно), у остальных существенно меньше. Представительства в правительстве нет, губернаторские должности, предоставляемые партиям, малочисленны (и в любой момент партия может их потерять). Так что аппаратные возможности «модели ГДР» в нынешней ситуации неактуальны.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co