Приостановка участия России в Договоре об СНВ является частью процесса, внешне напоминающего события начала 1960-х годов, когда потепление отношений с США (советский мораторий на ядерные испытания 1958 года, поддержанный США и Великобританией, американская выставка в Москве и визит Никиты Хрущева в США в 1959-м) резко сменилось эскалацией, начавшейся после сбития американского самолета-разведчика над Свердловском 1 мая 1960-го.
В последующие 2,5 года было много всего — и Берлинский кризис, приведший к строительству стены, и выход СССР из моратория с последующим испытанием «Царь-бомбы» на Новой земле, и Карибский кризис — апогей эскалации, после которого стороны поняли, что зашли слишком далеко, и начали искать компромиссы. Знаменитая речь Джона Кеннеди — Ich bin ein Berliner — была произнесена уже в 1963-м, перед подписанием договора о запрещении испытаний ядерного оружия в трех сферах, и должна была показать европейским союзникам США, что у компромиссов есть пределы и американцы не откажутся от поддержки Западного Берлина (что и произошло).
Однако у нынешней ситуации есть две особенности, принципиально отличающие ее от событий шестидесятилетней давности.
Первая связана со стратегической стабильностью. Современная российская власть менее импульсивна в ядерных вопросах, чем Хрущев. Поэтому речь идет не о выходе из договора, а лишь о приостановке его действия с демонстрируемым желанием соблюдать его параметры (и в том числе не начинать ядерные испытания первыми). Однако демонтаж механизма контроля (вспомним рейгановское «доверяй, но проверяй») позволяет отнестись с пессимизмом к возможностям какого-либо взаимодействия в области стратегической стабильности.
И еще один важный момент — в 1986 году Михаил Горбачев принял политическое решение вывести за пределы советско-американских переговоров по ядерному разоружению соответствующие вооружения Великобритании и Франции, что резко ускорило достижение договоренности. Сейчас Россия демонстрирует, что хотела бы вновь учитывать эти вооружения. Так что когда действие договора в 2026 году закончится, договориться о новом документе при столь разных позициях и полном отсутствии взаимного доверия будет, мягко говоря, крайне сложно.
Вторая особенность куда значительнее. В начале 1960-х Запад неформально признавал за СССР сферу влияния в Европе — и потепление в советско-американских отношениях произошло вскоре после подавления венгерского восстания 1956 года и казни Имре Надя в 1958-м. На Западе, конечно, протестовали — но протестами дело и ограничивалось. Берлинский вопрос был исключением, но и его удалось частично урегулировать четырехсторонним соглашением по Берлину 1971 года (частично — потому что стена осталась). Сейчас же ситуация носит совершенно иной характер: речь идет о жестком (более того — усиливающемся) конфликте без каких-либо, даже минимальных, согласованных правил. Об этом свидетельствуют и послание Владимира Путина, и варшавская речь Джо Байдена.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co