Сегодня, отмечая 100-летие СССР, мы неожиданно оказались в точке попытки возврата в прошлое. Но вернуться — нельзя. Это прекрасно понимают те, кто предлагает версию Союза 2.0, но показывает только оболочку, избегая говорить о начинке.
СССР — детище революции 1917 года, которое к концу существования государства растеряло потенциал поддержки революционных идей и исчерпало свою идентичность. Возникшая на его фундаменте РФ идентичности так и не обрела.
Для ностальгирующих крушение СССР было результатом просчетов и заблуждений тогдашнего руководства. Или результатом тонкой игры политиков и их ошибочных стратегий. Например, Михаил Горбачев очень хотел, чтобы Союз стал частью Большой Европы. Это был хороший проект восстановления единой Европы, частью которой Россия была до революции. Но советские активы были разыграны неумело. Восточная Европа сама начала выход из состава блока, тем самым лишив переговорные позиции смысла. Затем Москва не смогла предложить комплексного плана реформ. Затем уже начала рушиться инфраструктура — и Левиафан был задушен дефицитом куриных ног и колготок.
Еще одна не отрефлексированная до конца проблема — место России внутри СССР. После сталинского «перелома» мы оказались внутри такой государственности, которая не воспринималась как основа национальной идентичности. Занявшая место России РСФСР представлялась метрополией, но при этом не имела даже тех атрибутов власти, которые были во всех остальных республиках, вроде собственной компартии или Академии наук. РСФСР специально прошла процесс стерилизации, который и стал большой проблемой в эпоху Перестройки.
РСФСР не считывалась никем даже как проект будущей России до самого своего конца. Ельцин свой пост президента РСФСР воспринимал исключительно как инструмент давления на Горбачева для ускорения реформ. В итоге в 1991 году сохранить СССР не удалось, но и достроить Россию тоже до конца не вышло.
В итоге спустя 30 лет распад СССР продолжается. Отчуждение населения от власти, проводившей реформы в 90-е, привело к уничтожению «посткоммунистического» общества, но одновременно с этим было уничтожено и гражданское общество, которое по итогам превратилось в население — людей, проживающих на территории, но не являющихся источниками суверенитета.
Советское государство на территории новой России (которая ранее не существовала как государство) пережило свое обнуление вместе с активами — доходами и сбережениями людей. Так и возникла некая региональная вольница, которая затем была «вертикализирована» федеральным центром. Возникла сложная система взаимоотношений, которая, препятствуя формированию национального государства, до сих пор продолжает удерживаться от распада. В этом смысле мы до сих пор живем в хвосте уже несуществующей «кометы СССР», которую так хотели бы возродить те, кто не видит выхода из ныне сложившейся ситуации.
Остается добавить, что 100 лет назад СССР был передовой революционной силой, которая породила русский авангард, советский кинематограф, тотальную эмансипацию. К сожалению, энергия прогресса утонула в крови гражданской войны, а затем репрессий. Попытка вернуться в революционное прошлое в 60-е закончилась застоем 70-х и затянувшейся Перестройкой.
Сегодня странно говорить об имперских амбициях, при том что мы до сих пор не включили в зону своих интересов собственную страну и все никак не займемся ее обустройством. В процессе любой революции рано или поздно должен наступить конец острой фазы и начаться построение нового государства с учетом прогрессивных новаций, которые внесла революция. Это national building прошли многие страны — например, Франция со своим термидором. Без него трудно «переварить» достигнутые изменения и сделать их частью повседневности, а не только достоянием элит.
Илья Гращенков, политолог