Важная психологическая особенность современных россиян старшего и «среднестаршего» поколений связана с эффектом прайминга. То есть непроизвольным «припоминанием» событий, которое позволяет быстро интерпретировать современные новости.
Например, когда человек слышит слово «фашизм», он не лезет в энциклопедию за уточнениями. Он сразу же представляет себе ужасы войны, замученных людей, сожженные города и села, трагедию узников концлагерей. В общем, все, что он когда-то видел в кино, читал в книгах, слышал от старших. Соответственно, у него сразу же возникает негативная реакция — даже если в услышанном им сообщении не было никаких уточнений.
Советский прайминг связан в основном с детским и подростковым восприятием, причем этот процесс не носил линейного характера. Прохождение (именно так — книги «проходили») в школе «Молодой гвардии» и «Повести о настоящем человеке», экскурсии по местам боевой славы и в военно-патриотические музеи, классные часы, посвященные войне, — все это нередко воспринималось как рутина и вызывало скуку. Полуподпольная рок-музыка и джинсы были куда привлекательнее.
Тем более перенос ригористичного военного опыта на современные человеческие отношения воспринимался скептически (Железная кнопка в «Чучеле», чьи убеждения сформировались на контрасте между прочитанной явно военной книгой о предательстве и реальной действительностью, хотя и стала харизматичным лидером конкретного конформистского школьного класса, но не вызывает никакого позитива). Однако определенные месседжи все равно подсознательно воспринимались, хотя эффект от этого был в то время невелик.
Когда распался СССР, мало кто встал на его защиту — впрочем, в значительной мере из-за ощущения, что все это «понарошку» и через несколько лет, по крайней мере, славянские страны снова будут вместе в каком-то формате.
Но шло время, рок-музыка и джинсы сами стали рутиной, как и многие ранее запретные плоды. И одновременно усиливалось подсознательное «припоминание» месседжей времен детства — вместе с ростом ностальгии по ушедшей эпохе и ростом понимания того, что в 1991-м все было всерьез. Сейчас многие бывшие «неформалы» 35-летней давности тоскуют по временам, когда учительница на классном часе рассказывала им о Зое Космодемьянской и Александре Матросове. Вспоминают своих воевавших родителей, которых, к сожалению, уже нет на свете, — и переживают, что в свое время слишком мало их слушали (а потеря в 1991 году территорий, за которые во время Великой Отечественной войны шли ожесточенные бои, усиливает чувство вины).
Отношение старших поколений к СВО основано именно на ассоциации с Великой Отечественной, восприятие которой, заложенное в школьные годы, остается для них нормативным. И возвращение в школьную программу «Молодой гвардии» — в этом же ряду. Другое дело, что восприятие этих событий у современных школьников (и молодежи в целом) иное. Для них весь ХХ век — уже история.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co