Если говорить о том напряжении, которое существует (или воображается, что почти одно и то же) между уехавшими и оставшимися, то в нем есть очень сильная экзистенциальная основа. Уехавшие ощущают личную безопасность и свободу высказывания, оставшиеся лишены и того, и другого — и живут под серой бетонной плитой этого сознания.
Вторым тяжелее, но, справедливости ради, надо сказать, что жизнь первых тоже не сахар, она полна огромного внутреннего напряжения — неизвестности, чуждости быта, отсутствия опоры родного бытового ландшафта.
Те и другие — части одного целого (в социально-политическом смысле), но осознать это им мешает даже не разность экзистенциального переживания, о которой сказано выше, а подспудный фон отсутствия надежды.
Это так. Но жизнь побеждает смерть неизвестным науке способом. Не всегда и на не для всех доступном горизонте. Но, несмотря на это, помнить об этом гораздо продуктивнее, чем не помнить. Просто можно больше сделать, вне зависимости от того, окажется это правдой или неправдой.
То есть помнить о возможности невозможного гораздо продуктивнее, чем все время думать о невозможности возможного.
И чтобы вы не думали, что я тут развожу нюни оптимизма, — the darkest hour (самый темный час), вероятно, еще впереди.
Кирилл Рогов, политолог