Минкульт за последнее время дважды апеллировал к мнению граждан, обосновывая свою позицию.
В первый раз — когда в прошлом месяце заявил, что «те деятели культуры, кто в это непростое время покинул страну, отказался от России, кто публично выступил против ее богатой культуры, абсолютно логично друг за другом покидают и наши учреждения, и их афиши». И далее: «В Минкультуры России поступает большое количество обращений от граждан, которых возмущает присутствие подобных деятелей в информационно-рекламных материалах государственных учреждений. Этот запрос идет прежде всего от общества, и мы не можем и не должны его игнорировать».
Во второй раз — когда отозвал прокатное удостоверение у документального фильма, рассказывающего о голоде начала 1920-х годов в Советской России и о помощи иностранных благотворительных миссий. «Решение связано с многочисленными жалобами на данную картину, поступившими в Минкультуры России от граждан», — говорится в пресс-релизе. И конкретизируется, что авторы жалоб называют фильм «Голод» «неуместным для показа», так как он «содержит провокационную и шокирующую аудиовизуальную информацию». «Все это, по мнению зрителей, может вызвать острую негативную реакцию в обществе», — подчеркивает Минкульт.
Причем автор сценария фильма Александр Архангельский отмечает: «Все показы в России на момент подписания приказа об отзыве удостоверения были закрытыми, приглашения — личные, мы знали всех, кого приглашали. Тот показ 15 октября, на который можно было бы прийти „со стороны“, сеть „Каро“ отменила. Так что первый показ, на который могла попасть публика, состоялся поздним вечером 30 октября. В воскресенье. Во вторник 1 ноября был подписан приказ, который по делопроизводству занимает никак не меньше суток. Когда же успели поступить многочисленные жалобы граждан? Не сходится».
Понятно, что в российской Конституции нет никаких упоминаний о гражданах, мнение которых может повлиять на культурные события. А ссылка на мнение граждан свойственна советской истории, когда идеологическое многообразие было как раз запрещено Конституцией. Тогда граждане неформально делились на правильных и неправильных: мнение первых охотно учитывалось (а нередко и инспирировалось), а вторых — часто игнорировалось, причем вне зависимости от численности таких граждан.
Тогда легко было сослаться на точку зрения старых большевиков (а когда поколение сменилось — то ветеранов партии), чтобы запретить выступления музыкантов или выставку художников, на которые охотно шли другие советские граждане — беспартийные, а иногда и коммунисты. Храмы закрывали, тоже ссылаясь на мнение трудящихся, недовольных тем, что церковь находится недалеко от детского учреждения и подрастающее поколение может проникнуться чуждыми идеями. Или же тем, что у их фабрики нет клуба, в который вполне можно было бы перестроить храм.
Так что если много ностальгировать по советскому прошлому, то оно может начать возвращаться — хотя бы и без явно архаичной коммунистической идеологии, с ее заменой государственным патриотизмом. Для которого тоже могут быть востребованы обеспокоенные граждане.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co