Илья Гращенков. Метаархаизм как новая российская идентичность

Мы все время говорим о постмодерне и метамодерне как о некоем понятии структуры, в том числе и государства. И если в какой-то момент Россия и вправду шла по пути постмодерна (что хорошо вскрывалось в романах Пелевина, отчего он и стал «главным писателем» страны за последние 30 лет), то с окончанием движения вперед и попыткой исторического разворота даже ситуацию постмодерна можно считать исчерпанной.

Ранее я писал о метамодернизме, который для части общества действительно стал спасительной стратегией лоскутной идентичности. Но данная тактика оказалась применима лишь к людям продуктивным, способным на рефлексию и производство собственного знания, а не только вечное подражание канонам.

Большинство же, напротив, устремилось к воспроизводству обрывков исторического знания, почерпнутого из фильмов Эйзенштейна в кооперации с YouTube-блогерами. Если в Европе крах метанарративов (больших проектов) привел к становлению политических концепций в духе метамодерна, то в России родился ровно обратный запрос — на новую большую идеологию.

Лиотар, например, писал, что важнейшей чертой традиционного общества было господство идеологии, с ее сверхпроектами «светлого будущего». Метанарратив «великих историй» (от христианства до коммунизма) в итоге привел к появлению множества более простых, локальных историй. Вместо кантовского глобализма или марксистского коммунизма Запад получил лоскутное одеяло «маленьких историй». Россия же, не сумев найти новую большую сверхцель, пошла по неизведанному ранее пути метаархаизма — конструирования идеи из «миллиона маленьких идей». То есть действие получилось ровно обратное тому, чем занимался западный мир.

Но поскольку «лоскутное одеяло» невозможно демонстрировать все и сразу (так как это чревато когнитивным диссонансом для смотрящего), то показ его происходит по частям. Будто бы просмотр политического калейдоскопа из миллиардов осколков больших идей. Вот и возвращение в СССР (причем во все эпохи сразу: 1917, 1937, 1941, 1945, 1962, 1975, 1984, 1989 годы), вот и Иван Грозный (у Кремля раздается «гойда-гойда!»), вот и Петр Великий, рубящий чиновникам бюджеты, вот и князь Владимир, и концепция «православного Ирана», а вот и китайский корпоративизм, и черт знает что еще. Да, теперь вот — борьба с империализмом и колониализмом. Все эти концепции — из мира прошлого, от средних веков до полярного края. Тем не менее именно в российском метаисторизме они получили возможность напоследок блеснуть своими закатными гранями.

Увы, метаархаизм не содержит в себе никакого образа будущего, так как никакого будущего он в принципе не предполагает. No future, как пели Sex Pistols, что вполне уместно в духе нашего панк-историзма. Будущее — это неминуемый конец истории, «вечность, которая уже наступила» (как у Булгакова), путь к которому лежит через череду государственных деконструкций. Поэтому метаархаизм предлагает нам образ прошлого, которое всегда проще и понятнее — как уже пережитая травма. Собственно, отсюда и опасная концепция «Назад в будущее» для тех, кто, подобно Марти Макфлаю, хочет вернуться назад во времени и немножко исправить пространственно-временной континуум.

Илья Гращенков, политолог — для Telegram-канала «Кремлевский безбашенник»