В современной России нередко выстраивают простую схему, в которой «пророссийские» правые евроскептики во Франции и Италии противостоят «атлантическим» элитам, апеллируя к протестно настроенным избирателям, ощущающим дискомфорт от глобализации.
Насчет активности и целого ряда электоральных успехов правых евроскептиков — все верно. Насчет их «пророссийского» характера — все значительно сложнее. Марин Ле Пен и Маттео Сальвини сейчас дистанцируются от России, а не захотевший пойти по их пути Эрик Земмур потерял на французских президентских выборах немалое число потенциальных избирателей.
Но ключевое отличие между французскими и итальянскими евроскептиками — в атлантизме.
Французские правые исторически весьма скептично относятся к США и НАТО, видя в них угрозу национальной идентичности и роли Франции в Европе, восходящей к кардиналу Ришелье и Людовику XIV. Причем это относится как к крайне правым сторонникам вишистской традиции (для которых США являются экзистенциальной угрозой «старой доброй Франции»), так и к наиболее ортодоксальным голлистам (правому центру), не забывшим попытки администрации Рузвельта заменить де Голля в качестве лидера французского Сопротивления на генерала Жиро, лишенного геополитических амбиций. Ядерная Франция де Голля подчеркнуто «отталкивалась» от США, что было закреплено ее выходом из военной организации НАТО.
Еще один важный фактор: во Франции с «коммунистической угрозой» после войны справились (то есть добились локализации влияния компартии) в основном своими силами — американцы помогли только планом Маршалла, как, впрочем, и другим странам Западной Европы. Этому способствовали антикоммунистические позиции французских социалистов того времени (компартия была изгнана из правительства в 1947 году в премьерство социалиста Рамадье, а социалист Мок в качестве главы МВД руководил борьбой с коммунистическим влиянием).
В Италии же ситуация была иной. У страны, объединившейся только в XIX веке, нет таких европейских амбиций, как у Франции, — как нет и статуса ядерной державы (а имперские планы Муссолини потерпели полный крах). Позиции же коммунистов были более мощными, а среди социалистов до 1956 года преобладали сторонники единства действий с компартией (их лидер Ненни даже стал лауреатом Международной Сталинской премии за 1951 год).
В этих условиях существенную роль в сдерживании компартии играли США и Ватикан (при папе Пие XII). Ставка делалась прежде всего на христианско-демократическую партию, пользовавшуюся поддержкой католической субкультуры. Но и крайне правые (которых не включали в правительства из-за их враждебности Сопротивлению — единственная попытка опереться на них при формировании кабинета в 1960 году привела к массовым протестам и быстрой отставке правительства) при выборе между компартией и США по понятным причинам предпочитали последних.
Однако и в последующие десятилетия, когда позиция Ватикана в отношении коммунистов смягчилась, США противились любым компромиссам с компартией, даже несмотря на еврокоммунизм Берлингуэра. И крайне правые были с этим солидарны.
Сейчас ситуация изменилась — в результате бурных политических трансформаций начала 90-х годов бывшие коммунисты стали демократами, ведущей левоцентристской политической силой страны. Крайне правые интегрировались во власть с помощью Сильвио Берлускони, пригласившего их в свой политический альянс (они, как и коммунисты, не были у власти — и поэтому не стали объектами антикоррупционной кампании). Однако атлантизм крайне правых никуда не исчез — они не любят чиновников из Евросоюза, но военный союз с США остается для них важнейшим фактором.
Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co