В последние десятилетия западные страны существенно сократили производство военной продукции. Причем это произошло не только потому, что их госаппарат стал чрезмерно бюрократизированным и утратил способность своевременно реагировать на новые вызовы и угрозы. Но и по той причине, что евроатлантические теоретики и аналитики сделали неверные предположения о характере возможных будущих боевых действий, взяв за основу длинную череду вооруженных конфликтов низкой интенсивности.
Таким образом, сейчас у Запада отсутствует промышленная база, необходимая для ведения большой войны. Как и в прежние времена, сегодня наибольшие шансы на успех в вооруженном противостоянии имеет страна с развитой военной промышленностью, которая к тому же способна вовремя доставить на фронт все это огромное количество оружия и боеприпасов. В Европе таких государств не осталось. Поскольку их армии, структуры управления, принципы стратегического планирования и военные производства устарели и не финансируются должным образом.
На этом фоне все более заметными становятся достижения военно-промышленных комплексов Китая и, возможно, России. Единственной страной в мире, которая может соответствовать их амбициям в данной области, остаются США. Однако это возможно только при существенном наращивании военно-промышленной мощи самих Соединенных Штатов.
С недавних пор западные военные аналитики настойчиво используют понятие «промышленная война» (industrial warfare). В частности, американский отставной подполковник Алекс Вершинин опубликовал на сайте британского Королевского института объединенных вооруженных сил (The Royal United Services Institute, RUSI) довольно емкий аналитический материал, который так и называется «Возвращение промышленной войны» (The Return of Industrial Warfare). В качестве показательного примера этот военный эксперт приводит нынешние боевые действия на Украине.
«Вооружение, питание и снабжение этих армий представляет собой грандиозную задачу. Поставки боеприпасов особенно обременительны. Для Украины эту задачу усугубляют российские средства глубокого огневого поражения, которые нацелены на украинскую военную промышленность и транспортные сети по всей глубине страны. Российская армия также страдает от украинских трансграничных атак, но в гораздо меньших масштабах. Поддержать темпы потребления боеприпасов и оборудования можно только за счет крупномасштабной промышленной базы», — полагает Вершинин.
Оценка подлинных масштабов российско-украинского военного противостояния затруднена тем, что правительства не публикуют такие данные. Однако американский отставной подполковник полагает, что расход боеприпасов, производимый Россией, можно рассчитать, если опереться на данные, которые Министерство обороны РФ предоставляет в ходе ежедневных брифингов. Путем умозаключений, изобилующих военной терминологией, Вершинин предполагает, сколько российские войска производят артиллерийских выстрелов в день, без учета огневой работы ДНР и ЛНР, которые рассматриваются как отдельные страны и потому не входят в официальную российскую статистику. Полученные цифры, по его мнению, впечатляющи, хоть и весьма приблизительны.
Следующий вывод Вершинина звучит банально, но от этого не перестает быть верным: «Победа в затяжной войне между двумя державами, близкими по уровню развития, все еще зависит от того, у какой из сторон самая сильная промышленная база. Страна должна либо обладать производственными мощностями для создания огромного количества боеприпасов, либо иметь другие отрасли промышленности, которые можно быстро перепрофилировать на производство боеприпасов. К сожалению, Запад, похоже, больше не имеет ни того, ни другого».
В настоящее время США уменьшают запасы артиллерийских боеприпасов. В 2020 году их закупки сократились на 36% — до 425 млн долларов. А в 2022 году запланировано урезать расходы на 155-мм артиллерийские снаряды (их поставляют Украине), выделив на эти цели не более 174 млн долларов. И, наконец, на высокоточные снаряды Excalibur ассигновано всего 75 миллионов долларов. Так что всех артиллерийских боеприпасов, выпущенных американской военной промышленностью за год, если брать в расчет интенсивность боевых действий на Украине, хватит в лучшем случае на три недели, а в худшем — на две недели.
Не лучше обстоят дела и с американскими противотанковыми ракетными комплексами Javelin и зенитно-ракетными комплексами Stinger. Вашингтон поставил Киеву 7000 «Джавелинов», что составляет примерно одну треть его запасов. В будущем должны быть и новые поставки, поскольку Lockheed Martin ежегодно производит около 2100 этих ракет. Поэтому через несколько лет их производство может увеличиться до 4000 штук в год, тогда как украинские власти утверждают, что ежедневно используют 500 ракет Javelin.
Отдельная статья расходов, причем весьма значительная, — это затраты на изготовление крылатых и баллистических ракет. Вершинин отмечает, что объем выпуска этого вида вооружений в России неизвестен, однако напоминает, что в 2015 году начала действовать программа перевооружения, и, очевидно, с тех пор шло их масштабное производство. Между тем, по его оценке, сейчас правительство США ежегодно закупает у производителей ракет в три раза меньше, чем было, предположительно, израсходовано российской армией в ходе спецоперации. И даже учитывая необходимость иметь достаточное количество ракет на случай войны с НАТО, Вершинин считает «маловероятным, что русские беспокоятся»: видимо, отмечает он, «у них достаточно средств для применения крылатых ракет оперативного уровня по тактическим целям». И «их производство, вероятно, будет расти, несмотря на западные санкции».
Переходя от частного к общему, Алекс Вершинин делает целый ряд предположений, которые звучат не слишком оптимистично для стран Запада. До недавнего времени было принято считать, что «высокоточное оружие сократит общий расход боеприпасов, поскольку для уничтожения цели потребуется всего один снаряд». Но ход боевых действий на Украине ставит под сомнение этот расхожий тезис, поскольку даже обычные артиллерийские снаряды остаются достаточно эффективными. Как теперь выяснилось, военную промышленность нельзя «включать и выключать по своему усмотрению». Этот подход к производству вооружений был взят из гражданского сектора и возобладал в правительстве США.
Китай обладает практически полной монополией на редкоземельные металлы. Это приведет к тому, что программа производства ракет Stinger, как ранее планировалось, не будет завершена должным образом к 2026 году. Между тем наращивание производственных мощностей в военное время вообще может оказаться сложной, если не невыполнимой задачей, так как имеет место проблема с цепочкой поставок и есть нехватка обученного персонала, потому что производственная база Америки деградировала.
Кроме всего прочего, правительство США ранее уже неправильно оценивало «общий уровень потребления боеприпасов», занижая необходимый показатель. Следствием этого стала их нехватка для стрелкового оружия на начальном этапе войны в Ираке. Так что американским властям пришлось просить их у Великобритании и Израиля, а также использовать собственные запасы снарядов времен Вьетнамской и даже Второй мировой войн. В значительной мере это явилось результатом неверных предположений об эффективности американских войск. Например, на одного уничтоженного иракского повстанца тогда пришлось 250000 патронов. Тут, конечно, стоит сделать оговорку, что, комментируя, эти ошеломляющие данные Счетной палаты США, высокие генералы намекали на то, что в это количество вошли и тренировочные патроны.
Впрочем, заключает Вершинин, отсутствие доступа к «правительственной методологии» расчетов необходимого количества боеприпасов и вооружения не позволяет точно определить, почему оценки правительства США оказались неверными. Однако то, что произошло во время военной кампании в Ираке, может повториться и на Украине, в боевых действиях на территории которой Америка, впрочем, не участвует.
Роман Трунов