В сладком детском возрасте почти не замечаешь, как тебя обрабатывает государство — все еще как-то несерьезно, и ты всегда можешь вильнуть в бабушкины супы или к Тому Сойеру в карман. Потом тебя, конечно, обтесывает, но еще остается старшее поколение, которое тебя всегда прикрывает и на него все возложено — а ты еще просто росток.
Но вот ты остаешься на первой линии огня, ты все понимаешь, ты обучен, как обществовед ты знаешь, что все идет к тому, что государство займет малейшие поры бытия. И еще ты знаешь, что это тупиковый, очень рискованный путь, который может закончиться бедой.
Нет больше бабушкиных супов, нет Тома Сойера, да и старших — они достойно прожили — тоже нет. Ученый, обладающий системным взглядом, опытом исследования других обществ, просто не может уйти в частную жизнь. Он обязан, пусть тихо, миролюбиво, но говорить: любовь к народу, любовь к России не есть создание сверхцентрализованного государства. Не есть выделывание железа. Не есть насильственное упрощение. Сил и здоровья народа не хватит на еще один эксперимент.
Не государство подачек — а государство, делающее все, чтобы прирастало имущество семей. Государство, главный интерес которого — взрыв деятельности каждого, его интереса, его свободы, его желаний: дальше, больше, лучше для семьи, для себя и, конечно, для всех. Государство легкого дыхания. Государство стимулов — органичных, а не вынужденно подаваемых к избранным датам.
Как сделать, чтобы именно эти идеи проникли в массовое сознание? Чтобы они дотянулись до самых верхних мозгов — без потрясений, без ярких манифестаций, просто как идеи?
Ответ — не знаю. Что-то подобное ведь уже было в российской истории. Но никто ни до кого не дотянулся. Ни громкие имена, ни кто-то меньший –нет, не дотянулись. И почему — тоже понятно. Тогда остается что? То же, что и в любые времена. Раз за разом обращаться к инстинкту самосохранения, к рациональному мышлению в той мере, в какой оно существует, к способности меняться. А они есть? Они когда-нибудь будут?
Пока же, кажется, совершилась еще одна поворотная точка в истории России, может быть, на годы или даже на десятилетия. Она — кулак и пламя, она — с массовой гибелью людей, и как потом снова развернуться и какую цену придется за это заплатить — никто не знает. Вот он и наступил — еще один эксперимент в истории России, еще одна крайность. Как может народ выдержать ее второй век подряд?
Яков Миркин, экономист