Одна из главных проблем современного российского общества — двойное дно. Его трудно выявить на фокус-группах, где идут уравновешенные дискуссии между воспитанными людьми, действующими в рамках политкорректности. И даже если удается поймать эмоцию (а на фокус-группах это главное), то многое сокровенное остается внутри. Даже проективными методиками далеко не все удается вытянуть. Тем более что в спокойные времена исследования обычно проходят по текущим, довольно рутинным поводам (выборы, партии, социально-экономические предпочтения и др.) и не затрагивают глубинных проблем.
А тут у человека может быть сильная, но подавляемая фрустрация. Причем не только у бедных, но и у части среднего класса — очень разных людей объединяет советское прошлое. О нем говорят после третьей рюмки, так как именно оно выступает объединяющим фактором — общие (или сходные) воспоминания, очень близкие эмоции. Желание поделиться не тем, кто где недавно отдыхал (во-первых, в турецких отелях впечатлений для такого разговора немного; во-вторых, можно затронуть больную тему — не у всех на Турцию есть деньги), а кто где служил — армия в СССР выступала мощнейшим средством социализации. И внутренняя боль не только в связи с ушедшей эпохой, но и с дефицитом коммуникаций с новыми поколениями.
Такая эмоция прорывается в кризисной ситуации. На обычной фокус-группе на человека, который вдруг предложит нанести первый ядерный удар (с мотивировкой — мол, зажрались там буржуи, проучить надо), посмотрят, мягко говоря, с явным удивлением. И можно будет сделать вывод об очевидной маргинальности таких суждений. А вот в задушевном разговоре, когда человек откроет душу и с болью процитирует таможенника Верещагина, его могут вполне понять и одобрить. И всякая политкорректность закончится. В свое время такую эмоцию использовал Жириновский, предложивший омыть сапоги в Индийском океане. Вспомним и результаты теледискуссий Кургиняна и Сванидзе на исторические темы.
В кризисных ситуациях также проявляется принцип двойного дна, но со своими особенностями, в том числе свойственными нынешнему времени.
Можно говорить о двух уровнях такой реакции. Первый — он свойственен части лоялистов — связан с вытеснением неудобной тематики. Люди табуируют политические темы, в немалой степени не осознанно, а подсознательно переключаясь на более комфортные или насущные для их личной жизни вопросы. У них есть ощущение общей правоты России (в подробности происходящих событий они не вдаются), но обсуждение конкретных тем не связано с положительными эмоциями и поэтому вытесняется в качестве защитной меры, спасающей от негативных переживаний («нервные клетки не восстанавливаются»). В политизированный Рунет эта аудитория по тем же причинам старается не заходить.
Второй уровень связан с критичным отношением к власти. Несогласные нередко стараются не идти против мейнстримного мнения, которое активно транслируется в медийном пространстве. Здесь включается сознательная самоцензура, обусловленная как нежеланием вступать в конфликты с родственниками (особенно старшими) и коллегами, так и опасениями «попасть под статью» в случае публичного самовыражения. Здесь ситуация напоминает советские времена, когда человек лишь в узком кругу (семья, близкие друзья) признавался, что болеет за Корчного или читал «Архипелаг ГУЛАГ». Для этой аудитории функцию западных «голосов» выполняют социальные сети.
Алексей Макаркин, политолог — для ТГ-канала Bunin&Co