Не все связи кооперации с западом могут быть разорваны в одночасье. Есть, например, такая сфера, как космос, где сложнейшие проекты рассчитаны на много лет, и сроки не могут быть произвольно передвинуты. С корреспондентом «Росбалта» беседует ведущий научный сотрудник Института космических исследований (ИКИ РАН) Натан Эйсмонт.
— Натан Андреевич, оказывается, в вашей сфере сотрудничество с американцами и европейцами в какой-то мере продолжается?
— Даже несколько шире, чем многие думают. На Международной космической станции (МКС) все в порядке, причем — в полном порядке. Все, что запланировано, выполняется. Сами понимаете, если вы затеяли космический эксперимент, то на борту вы его сделаете лишь через пару-тройку лет.
Единственное, что здесь «случилось», если это можно так назвать — в США космонавт-ветеран Скотт Келли, который летал и на «Союзе», решил отличиться по части антироссийских выступлений и публично наехал на главу Роскосмоса Дмитрия Рогозина. И был официально поправлен НАСА, которая настойчиво не рекомендовала ни ему, ни другим участникам проекта МКС так себя проявлять.
Можно встретить и суждения самого Рогозина о ближайшем будущем — прогнозы, со ссылкой на каких-то астрономов, насчет того, что, если вдруг нормальный режим будет нарушен, то МКС рухнет на головы наших партнеров. Это полная небывальщина.
— Ну, с МКС, как с подводной лодки, никуда не денешься. А с другими проектами?
— А с другими — не так все хорошо. Есть у нас живой проект «Спектр-Рентген-Гамма» (СРГ), который выполняется вместе с немецкими коллегами. Там два рентгеновских телескопа — российский и немецкий. Оба прекрасно работали, наш ART-XC, он и сейчас прекрасно работает, и немецкий EROSITA. Они чуть в разных диапазонах, и планирование всех сеансов шло для обоих телескопов. Есть карта небесной сферы в рентгеновском диапазоне. Полнеба «немецких», полнеба «российских». Российский телескоп весь работал на нас, а немецкий — пополам, поскольку выведение на орбиту и управление было выполнено нашей стороной: Роскосомосом, ИКИ и другими институтами РАН.
И вот, теперь наши немецкие партнеры сказали: «О! Раз пошло такое дело, то мы перестаем выполнять наблюдение, а вы как хотите»… Все системы жизнеобеспечения немецкого телескопа никто, правда, не стал выключать. Но пропадает драгоценное время для наблюдений. Немножко они побежали впереди паровоза или захотели быть святее Папы Римского. Думаю, через какое-то время вернутся.
Кстати, и с американцами мы сотрудничаем больше, чем это видно в масс-медиа. Никто и не знал, что в СРГ американцы участвуют. Зеркала для российского телескопа были сделаны в США. И они получают «свою часть неба, без особого шума».
Аналогичный подход был применен еще в проекте «Интеграл». Там все приборы европейские, а запуск был выполнен с помощью российской ракеты «Протон» с разгонным блоком ДМ. Наблюдательное время поделили так: 25% всех измерений — российское, остальное — по программе Европейского космического агентства (ЕКА). Этот аппарат должен был работать два года, максимум пять — так он в этом году уже 20 лет отработал, и результаты просто потрясающие. С стороны ЕКА — как работали, так и работают. Все-таки — отдельные люди влияют на решения, принимаемые сверху.
— А что с Марсом?
— К сожалению, замечательный проект «Экзомарс» пострадал очень сильно. Там летает спутник, и на нем половина приборов российские, а половина — ЕКА. Но прием информации на наземной станции — по большей части российский. Американцы там тоже есть. С поверхности Марса передавать очень трудно — информация идет через спутник «Экзомарс», который играет роль ретранслятора, и 60% этих данных принимают наши станции. А сами измерения на Марсе выполняют на своих аппаратах американцы.
На Марсе ищут метан как признак жизни. Надо признать, что нашли-таки метан американцы — у них же «ровер» по поверхности Марса перемещается, а «Экзомарс» работает с орбиты. И российские приборы метана не нашли. Хотя сами наши приборы — лучшие, по чувствительности они в сто раз лучше американских.
Где-то в конце сентября — начале октября нынешнего года должен был стартовать посадочный аппарат ЕКА по проекту «Экзомарс». Запуск, естественно, российский, «Протон» с разгонным блоком «Бриз». Там не только приборы, но и спускаемый аппарат российский. И наземная платформа, с которой съезжает ровер ЕКА. И еще парашют, сделанный американской фирмой по заказу ЕКА.
С этим парашютом были проблемы. Но сначала нам ковид осложнил жизнь: в таких проектах необходимо общение, командировки. Из-за этого на два года был отложен пуск на Марс, который и возможен-то не чаще, чем раз в два года, когда Марс к нам приближается. Любой перенос — значит, два года уже. И вот, неделю назад коллеги из ЕКА приняли решение: опять отложить. Я был на заседании Совета по космосу, где наш научный руководитель Лев Матвеевич Зеленый об этом сказал. Они употребили глагол «suspend», что значит, «отложить», но у него еще куча значений…
При этом, те, кто работал, продолжают работать, за одним неприятным исключением. Посадочный аппарат делают наши коллеги из НПО Лавочкина — но территориально в Италии, в Турине. Все же очень переплетено. Указаний остановить работу не было, но из Турина люди были отозваны нашим же начальством. У меня ощущение, что чуть-чуть погорячились наши.
И еще один грандиозный проект: «Венера-Д». Там старт запланирован на 2029 год.
— Ну, до того времени столько еще всего произойдет…
— Для проекта такого уровня, времени осталось очень мало! НПО Лавочкина играет главную роль. Но до лета прошлого года это делали вместе с американцами, которые сами попросились. Однако в июне–июле, когда о нынешних событиях еще и слуха не было, в силу каких-то дурацких причин, они вышли из этого проекта. Где-то какие-то у нас вовремя бумаги не подписали, бюрократия… А было уже все запланировано: и место для них, и объемы телеметрии. Теперь работа и для перекомпоновки, и для поиска приборов. Предполагались и участники из Японии, Италии…
Все-таки, я надеюсь, что космос — это один из инструментов, который будет задействован, чтобы «вернуть мировое сообщество к норме».
Беседовал Леонид Смирнов