Россия без Запада: первый раз за триста лет

Семь лет назад мой друг Александр А. Тимофеевский, ныне покойный, с горечью говорил: «Самое катастрофическое в истории последнего года — это наглядный, демонстративный отказ от того вектора, который был выбран Петром 300 лет назад… Российская власть со своими скрепами пытается создать монтаж из социально близких себе анекдотов. И объявить его мейнстримом. Настоящие традиции, русская история и русская культура, этому крепко мешают. И отметаются…»

Это он не видел, что происходит сейчас. Тимофеевский, один из создателей публичной идеологии раннепутинского режима — разом консервативной и либеральной, патриотичной и европейской, — даже не догадывался, насколько полным, исступленным и радикальным станет разрыв с Западом.

Не будем преуменьшать размах случившегося. Со времен Петра I, который европеизировал державу силой, в России непрерывно существовал слой людей, которые осознавали свою принадлежность к европейской (а затем — к западной) цивилизации. Дворяне, чиновники, позднее — интеллигенты, сначала дореволюционные, потом советские и постсоветские.

Критики вестернизации, по большому счету, находились в одном потоке с ее апологетами. Не только западники, но и славянофилы XIX века были людьми европейских традиций. Одни вдохновлялись либеральными идеями Запада, а другие — идущей оттуда же романтикой почвенничества. Неслучайно не только современные наши «западники», но и многие «славянофилы» сейчас в ужасе от происходящего.

Люди европейских и западных понятий, кто по службе, но многие и по убеждению, в эти дни массами отрекаются от собственного идейного багажа и декламируют те самые «анекдоты» — о мировом заговоре, кольце врагов, пользе изоляции и благости тотальных санкций. А тех, кто не хочет приспосабливаться, заставляют замолчать или уехать из страны. Слой российских европейцев тает.

Такого тотального отречения от европейской цивилизации не было даже при Сталине. Его империя даже во время гонений на «космополитов» подавала себя как путеводную звезду для человечества — и в первую очередь именно для Запада. И мнение профессионалов, обходящихся без «социально близких анекдотов», даже в худшие годы весило больше, чем сегодня.

В конце 1940-х, в порядке борьбы с низкопоклонством перед Западом, собирались запретить теорию относительности и квантовую механику. Но физики, работавшие над атомной бомбой, убедили начальство, что делать этого не следует, потому что из «анекдотов» сверхоружие не вылепишь. И с их доводами посчитались.

А совсем недавно другие знающие люди — наши государственные экономисты-финансисты — осторожно попросили высшее руководство соразмерять решения с ожидаемым масштабом санкций, которые за этими решениями последуют. Вряд ли они руководились моральными соображениями. Только логикой экономической науки.

Нарисованная ими перспектива глухой изоляции, хозяйственного упадка, а в конечном счете и ослабления военной мощи вроде бы должна была стать аргументом для руководства. Но не стала. Оно предпочло «социально близкие себе анекдоты». Прочувствуйте разницу.

Глава ВЦИОМа Валерий Федоров попытался изобразить, как «текущий конфликт вторгнется в повседневность россиян». По оценке околовластного социолога, на высший класс (0,5% населения) тотальные санкции повлияют «средне» — у этих людей на Западе достаточно зацепок и страховочных вариантов. А по-настоящему тяжело санкции ударят по высшему среднему (4,5%) и среднему среднему (15%) классам. То есть именно по тем группам, которые были у нас до сих пор самыми вестернизированными.

Нижний средний класс (30%), по прикидкам Федорова, тоже пострадает, но «средне», а бедные или совсем неимущие слои россиян (50%) вообще почти не заметят санкций из-за скудных стандартов потребления и замкнутого образа жизни.

Дело выглядит так, что разгром всей массы российских европейцев осуществляется как бы объединенными усилиями властей РФ и противостоящего им западного мира.

Весь этот поток внешних запретов, от упразднения образовательных программ до блокировки платежных систем, в первую очередь бьет по людям, наименее созвучным режиму или просто стремящимся быть от него на расстоянии. Несомненно, это ощущение брошенности усиливает деморализацию и ускоряет распад слоя европеизированных россиян. Они увидели, что с ними не считаются ни тут, ни там.

Но к этому надо добавить, что считаются с теми, кто на что-то влияет. Российские европейцы (то есть мы) не смогли помешать вползанию страны в безумный эксперимент. Триста лет, при всех зигзагах, империя не уходила так далеко от Европы.

Год назад я сказал бы: такое невозможно. Месяц назад: если и возможно, то быстро провалится. А сегодня ничего не возьмусь предсказывать.

Сергей Шелин