Уже многие написали про парадоксальную бессмысленность ухода Visa и Mastercard из России. В действительности это удар исключительно по тем россиянам, которые находятся за границей, т. е. бегут от путинского режима и угара военщины в России. Для всех остальных ничего не меняется.
Я вполне понимаю логику этих сервисов. Это часть CRC — «cancel Russia culture». Они не могли к ней не присоединиться. Но это хороший повод поверх эмоциональных реакций поговорить о смысле тех или иных регуляторных и стихийных санкций, которые обрушились сегодня на Россию.
В целом, добровольные санкции западных компаний играют важную политическую роль. Но скорее имиджевую и символическую, чем экономическую и эффективную. Для режима не важны (и даже отчасти позитивны) уходы Visa и Mastercard, равно как и всех люксовых брендов. Это символический разрыв с Западом, который является для Путина принципиальной стратегией. Однако есть критическая для режима проблема, которая лежит совсем рядом, но выглядит по-другому…
Критическая проблема для режима, к которой никто не был готов, — это проблема промежуточного и инвестиционного импорта. Т.е. не того импорта, который находится в непосредственном потреблении, а того, который используется для производства товаров потребления. И здесь парадокс заключается в том, что программа импортозамещения, которой путинский режим, готовясь к изоляции, был озабочен последние годы, только ухудшила ситуацию для него сегодня.
Я не хочу сказать, что вся программа импортозамещения была разворована. Нет. Но как это выглядит на самом деле? Вы — чиновник и отвечаете за программу импортозамещения, и вы — бизнесмен, который хочет воспользоваться ее бонусами. Вы (бизнесмен) учитесь делать коробочку товара отечественного производства. Вы прилаживаетесь, чтобы заместить иностранную пластмассу отечественной (то, что она производится на иностранных станках, — не ваша проблема, она в рамках программы считается отечественной). Вы делаете стекло отечественного производства. И в целом — вы отработали льготы по программе импортозамещения. Доля импорта в продукции снизилась с 36% до 31% (это примерно тот реальный эффект программы, который отражен в официальной статистике). Это маленький шаг, и связано это с тем, что чтобы делать нужную вам «отечественную» пластмассу, производителям пришлось закупить дополнительное импортное оборудование. У вас доля импорта уменьшилась, хотя у них она увеличилась. Окей. Это не ваша проблема.
Теперь наступает критический момент. Если вдруг поставки каких-то там чипов и фигулечек, которые должны быть упакованы в стекло, пластмассу и коробочки российского производства, прекратились, то созданные вами в рамках программы импортозамещения производства (стекла, пластмассы, коробочек) производят отрицательную добавленную стоимость. Они потратили ресурсы (в том числе импортные станки) и рабочую силу, но не произвели товара, который может быть куплен потребителем (это, кстати, было стандартной ситуацией в советской экономике, почему она и развалилась.)
У правительства есть две опции в этой ситуации. Можно остановить эти производства, созданные в рамках программы импортозамещения. Люди останутся безработными. И будут недовольны. Либо вы можете продолжать выплачивать им зарплату. Но количество товаров, которые они на нее смогут купить, уменьшится. Это инфляция. Выбор между высокой безработицей и высокой инфляцией — тот единственный выбор, который стоит перед правительством.
Но это все к чему? С точки зрения реальных последствий для экономики (а потом — политики) важно не то, ушли ли из России Louis Vuitton или Visa, это не имеет к экономике отношения. Важно, ушли или не ушли десятки компаний, названия которых вы никогда не слышали и которые как раз и поставляют те фигулечки, которые составляют критические 31% в производстве каждого товара. Эти компании зарабатывают не на бренде, а на поставках. Уйти им гораздо сложнее, чем Visa и Louis Vuitton, но именно последствия их ухода будут совершенно сокрушительными для российской экономики и отправят ее примерно в 1995 год.
Кирилл Рогов, политолог