То и дело слышу о движении #BLM, #metoo, #cancelculture высказывания в том смысле, как все это ужасно и непоправимо, как ломается привычный строй жизни, как возвращается тоталитаризм, гибнет настоящая культура, расцветает цензура и кое-что еще похуже.
Пока что скажу только о #BLM. О, скажем так, правильном понимании места этого движения в головах некоторых наших бывших и текущих соотечественников.
Да, ломлюсь, может быть, в открытую дверь. Но накипело.
Не уверен, что все правильно понимают не только природу дискриминации, но и то, что сейчас называют историческими практиками.
Была такая штука в СССР — процентная норма. Распространялась она на разные группы населения в разных сегментах занятости.
Например, немцев и чеченцев не призывали в армию. Не только их, да и не на всем протяжении соввласти (хотя чеченцев, кажется, и теперь не призывают, но точно не знаю).
Или вот евреи. Вы помните про пятый пункт? Хотя он был для всех, но называлась в народе «пятым пунктом» почему-то только запись «еврей» или «еврейка» в паспорте. Это и понятно: с такой записью советский человек не мог поступить, например, на мехмат МГУ. Вернее сказать, мог, но не на общих основаниях, а только попав в свои 3 или 5 процентов от общего числа подавших заявление. Это значит, что из 100 евреев, подававших заявление на какой-нибудь популярный факультет МГУ, принять могли 3-5 человек. Ну, еще 2-3 по очень солидному блату, по звонку из горкома партии, например.
Но процентная норма существовала не везде, и «хитрые евреи» ™ ею вовсю пользовались, поступая во множество других вузов и становясь врачами, инженерами, физиками и прочими химиками.
Поскольку дискриминация продолжалась и дальше (аспирантура, рабочее место и мн. др.), некоторые (не побоюсь этого слова, довольно многие) старались покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Вырвавшись на свободу, очень многие устремлялись в США, Израиль и другие страны, которые, по контрасту с СССР, не только казались им, но и были для них миром благоденствия и равноправия.
Некоторые наши бывшие сограждане не особенно интересовались, а как оно было в этом мире благоденствия и равноправия раньше. Многие и до сих пор не знают (а часто и не хотят знать), что точно такая же, как в СССР, процентная норма распространялась, например, даже в США не только на чернокожих сограждан (потомков рабов), но и на евреев (потомков беженцев из Восточной Европы). Правда, Jewish Quota высчитывалась не так, как в МГУ. Например, в Йеле до середины 1960-х гг. доля принятых студентов-евреев не должна была превышать 10 процентов.
Даже не физики знают фамилию товарища Фейнмана. Так вот, оказывается, будущего нобелевского лауреата и автора знаменитых лекций, переведенных на сто языков, в 1930 году развернули из Columbia College, и бедняге пришлось поступать в MIT. Для сравнения: в Москве многие евреи даже и не пытались подаваться на химфак МГУ имени М.В. Ломоносова, а шли прямиком в Губкинский или в МИТХТ, просто чтобы не загреметь в армию.
Так что евреи, а также и «черно-» и «краснокожие», и в США долгое время подвергались дискриминации. В середине ХХ века эта дискриминация отменялась, понимание равноправия расширялось — вплоть до распространения идеи положительной дискриминации, или создания особых условий для тех, кто в силу традиции был отрезан от образования.
В конце 1960-х эта идея вернулась в СССР в виде новых рабфаков, преимущества при поступлении для тех, кто отслужил в армии, кто родом из рабочей или колхозной семьи. И там были свои злоупотребления, тут и спорить не о чем.
Но сама мысль, что люди в силу традиции могут быть без всякой своей вины ослаблены, извините за выражение, социально-антропологически, что ни они сами, ни их дети в силу этой самой злой традиции, никогда не смогли бы получить хорошее образование, сама эта мысль должна настроить тех, кому исторически повезло, на помощь и соучастие. В том числе и тем, кто с обывательской точки зрения «сидел бы лучше под пальмой (на велфэре и т. п.)», потому что «не в коня корм» и т. д., и т. п.
По тому, как люди относятся к изгоям, к тем, кто традиционно, из поколения в поколение отрезан от университетской жизни, можно сразу узнать ушибленных нашим адским советским опытом.
Этот процесс — процесс понимания, что есть кто-то — большие группы и даже целые слои населения, — кто нуждается здесь и сейчас в массовом изменении отношения к себе, захватывает всех нас, но главное — он требует понимания. Мне кажется, тот, кто хотя бы раз на себе испытал эту горечь — дискриминацию по признаку происхождения, т. е. непринадлежности к статусному большинству, должен был бы понимать это.
А главное тут — что? Правильно — понимание неизбежности этого процесса.
Вот почему вместо оплакивания «нашей великой эпохи (культуры и т. д.)» стоит подумать, как помочь конкретным людям попасть из третьего мира в первый: эти люди живут на соседних улицах, а не на разных континентах.
Гасан Гусейнов, филолог