«Террористами для меня являются и Каляпин с Милашиной», — сказал один северокавказский академик, по совместительству выполняющий функции руководителя одного из субъектов Российской Федерации.
Человек, не очень знакомый с реалиями нынешнего российского политического ландшафта вообще и с особенностями политического языка российской власти и ее многочисленной обслуги в частности, разумеется, изумится.
«Как это так! — возмущенно воскликнет он. — Как это можно называть террористами правозащитников, и как могут их так называть те, кто сами средь бела дня захватывает заложников и недвусмысленно угрожают расправой всем тем, кто им по разным причинам не нравится?»
Что такому простодушному человеку ответить?
Можно, например, ответить в том духе, что далеко не все граждане страны, особенно те, для кого государственный язык не является родным, материнским, твердо понимают значения некоторых слов, которые они видят в газетах и в интернете, слышат по телевизору или с высоких трибун Федерального собрания.
Так, например, совсем недавно я спросил таксиста, уроженца одной из республик Средней Азии:
«Скажите, у вас там теперь тихо? Войны нет?»
«Войны, слава Аллаху, нет, — сказал он. — Тихо у нас».
«А демократии, наверное, тоже нет там у вас?» — спросил я.
«Нет, демократии нет, — с явным удовлетворением ответил водитель. — Я же сказал: войны нет, тихо у нас. Нет никакой демократии. Все спокойно».
Вот и наш герой как человек восприимчивый, довольно усердно и с заметным успехом учится политическому языку у своих старших товарищей и коллег из Кремля и Старой площади. Это ведь именно их ноу-хау. Это ведь именно они с некоторых пор стали все более уверенно употреблять некоторые важные слова и термины в их прямо противоположных значениях. Стали употреблять сами и довольно настойчиво учат этому других.
«Экстремисты», чтобы вы знали, — это те, кто выражает протест против всего того, что они считают беззаконием, мирным невооруженным способом.
«Террористы» — это, разумеется, те, кто пытается противодействовать внесудебным расправам, пыткам и захвату заложников.
Нацисты, или «пособники нацизма», что более или менее одно и то же, — это вообще кто угодно. Ну, кроме нацистов, разумеется.
Что же требовать от академика и героя, а также от прочих академиков и героев, которые, если судить по их различным коммуникативным проявлениям, явно не являются выпускниками Кембриджа и вообще «диалектику учили не по Гегелю». Что требовать от них, если все эти слова и понятия стали им знакомы совсем недавно и получили их они непосредственно из рук кремлевских лингвистов-новаторов.
Таким простодушным Кандидам, таким наивным пользователям мудреных слов и понятий, никак не похожих на те слова и понятия, которые используются обычно в разговорах о золотых пистолетах или боях без правил, можно было бы и посочувствовать. Можно было бы и улыбнуться, как мы умильно улыбаемся, услышав что-нибудь подобное от детей дошкольного возраста.
Но такому сочувствию что-то мешает. Скорее всего то, что дети, в отличие от этих ребят, не наделены властными полномочиями, не вооружены до зубов и не всегда абсолютно безнаказанны.
Лев Рубинштейн, публицист