«Не можем и не хотим»: в Кремле отказались говорить о деле Сафронова и отправке журналиста в тюремный карцер

«Мы, конечно же, никак ни ход следствия, ни сути предъявляемых обвинений комментировать не можем и не хотим», — так пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков ответил на просьбу прокомментировать новые обвинения, предъявленные обвиняемому в госизмене журналисту Ивану Сафронову.

По словам Пескова, сообщает «Интерфакс», его шефу Владимиру Путину приходят доклады по этому делу. Но, «конечно же, президенту невозможно обо всех нюансах этого дела докладывать», отметил Песков. Он добавил, что «любые обвинения еще предстоит доказать в суде». На вопрос, знают ли в Кремле, что Сафронова поместили в карцер в СИЗО, Песков ответил, что эти сообщения СМИ «видели», но не знают, «насколько они соответствуют действительности».

Напомним, накануне адвокаты Сафронова, до сих пор числящегося советником в госкорпорации «Роскосмос», рассказали, что их клиенту, помимо обвинения в передаче чешской разведке информации о российских военных, предъявили обвинение в передаче информации о деятельности ВС России в Сирии политологу Демури Воронину за вознаграждение в $248. Сафронов вину в госизмене не признает и считает, что его преследуют за журналистскую деятельность.

Правозащитники вчера сообщили, что Сафронова отправили в карцер в «Лефортово» до 5 ноября за то, что он «попытался приклеить антенну к стене камеры».

В июле издание «Ведомости» опубликовало статью Сафронова о том, как следствие работает с подозреваемыми по делам о госизмене и шпионаже. Текст передали адвокаты журналиста. Вскоре после публикации сайт газеты начал выдавать ошибку вместо статьи <u>страницу «404»<=»» u="">. Но материал доступен на РБК, «Коммерсанте» и ряде других ресурсов, в кэше Google.

В своем материале Сафронов рассуждает о проблемах с преследованием по этим статьям в России. Дела по ним, по словам журналиста, возбуждаются «в отношении конкретного лица, а не по факту утечки какой-либо информации за рубеж». Лефортовский суд Москвы при этом удовлетворяет 100% из ходатайств о заключении подозреваемого под стражу, отметил он.

Подозреваемый, пишет Сафронов, «фактически лишен возможности как-то защищаться». Адвокаты по назначению, которых обязан вызвать следователь, в действительности занимаются не юридической поддержкой, а «с первых слов описывают незавидное положение задержанного и предлагают ему подумать о заключении досудебного соглашения».

«Иными словами, не только признать вину в инкриминируемых деяниях в полном объеме, но и помочь следствию изобличить соучастников преступления. Не обязательно того деяния, что инкриминируют ему: скажем, он готов что-то рассказать о преступлениях других людей — коллег, знакомых, возможно, друзей», — пишет Сафронов.

Затем «следователь закрепляет эту мысль о шатком положении обвиняемого» и «забывает о нем на некоторое время» — неделю, месяц или больше, чтобы у того «была возможность хорошенько обо всем подумать, взвесить все за и против». Изоляция от внешнего мира, в которой оказывается обвиняемый, ломает его, и, «оказавшись один на один с собой и своими мыслями, человек начинает верить во что угодно», продолжил Сафронов.

При этом возбуждение уголовного дела в отношении отдельно взятого гражданина «не самоцель для следователя»: «ему куда важнее построить так называемую уголовную прогрессию», то есть чтобы обвиняемый не только признал вину, но и дал показания на других, «благодаря чему следствие получает возможность возбуждать все новые и новые дела», сказано в статье.

Под подозрение могут попасть самые разные люди, однако в зоне риска прежде всего те, «кто не может за себя постоять, кто подвержен влиянию, кого можно „отработать“ в тишине». По словам Сафронова, портрет среднего обвиняемого по делам о шпионаже выглядит так: старше 50 лет, «с высшим образованием и имеющий допуск к сведениям, составляющим государственную тайну (не обязательно, но желательно), контактирующий с иностранцами (либо по работе, либо в частном порядке)». «Такой набор позволяет достаточно просто подвести любую работу под положения ст. 275 УК», — отметил он.

По словам журналиста, в зоне риска находятся ученые, которые официально заключили контракт с иностранцами в интересах своего института, а также граждане, у кого есть родственники и знакомые за рубежом.