Такие форматы, как секс на одну ночь или легализованная измена, когда жена, скажем, в курсе, что у мужа есть любовница, и, в целом, не против, появились не вчера. Но сегодня они обретают имена — полиамория, свободные отношения, fwb или дружба с привилегиями, ons, он же секс на одну ночь или секс без обязательств, и даже, кажется, становятся вариантом нормы, столь открыто они фигурируют в медийном пространстве. При том, что первые два изначально предполагают как раз определенные обязательства и договоренности, используют их часто как синонимы последним. Что стоит за стремлением уйти от традиционного формата семьи — страх ответственности, разочарование в родительской модели, самодостаточность и, как следствие, отсутствие потребности включать в свою жизнь другого человека, рассуждает профессор кафедры психологии личности факультета психологии МГУ, директор Школы антропологии будущего РАНХиГС Александр Асмолов.
— Сегодня в медиа все чаще обсуждают альтернативные форматы отношений, у них появляется все больше последователей. Если открыть дейтинговые приложения, таких, наверное, процентов 70. Складывается впечатление, что люди по-прежнему хотят близости, но такой, необременительной — без обязательств. В чем причина: они насмотрелись на родителей и разочаровались в традиционной модели? Боятся брать на себя ответственность? Может, они настолько самодостаточны, что другой им попросту не нужен?
— У нас невероятно мало точных исследований эволюции сексуальных межличностных отношений, поэтому дать однозначный ответ, почему так происходит, сложно. Я во многом буду опираться на исследования лучшего сексолога и сексопатолога нашей страны — Льва Щеглова, а также сексолога и социолога Игоря Кона.
Хочу подчеркнуть, что о трансформациях, которые происходят в сфере сексуальных межличностных отношений, мы судим, опираясь прежде всего на развивающийся в нашем обществе сексуальный «эксгибиционизм», который присутствует и в медиа, и в приложениях для знакомств. Несмотря на то, что открытые форматы сейчас на слуху, они не стали массовыми, и касаются только определенных категорий людей, которых Лев Щеглов очень метко называл современными «донжуанами». То есть — мы говорим только об этой группе населения и ее проявлениях. Она не имеет жесткой гендерной привязки. Сегодня женщины открыты в этом отношении не меньше мужчин.
Такие истории были всегда. Все мы хорошо помним разные по стилистике феномены Дон Жуана, Казановы, графа Калиостро. Как их предшественники, сегодняшние адепты свободных отношений — это люди, которые испытывают чудовищное одиночество, потому что им не интересно с самими собой. В себе они не находят места, и именно отсюда рождается депривация смыслов и бесконечный поиск новых ощущений и разнообразия. По сути это бегство от собственного одиночества, попытка заткнуть дыру внутри через легкие сексуальные коммуникации. Неслучайно Лев Щеглов говорил, что есть что-то общее у таких людей с алкоголиками. Они ищут дополнительных ощущений, тех ощущений, которые по сути являются суррогатами подлинных чувств.
— Получается, свободные отношения совсем не про самодостаточность, не про то, что человеку комфортно одному, и он ищет лишь временной близости, а про бегство от себя?
— Абсолютно точно. Мы имеем дело с самым тяжелым феноменом, который называется бегством от самого себя. Каждая победа Дон Жуана, как писал Лев Щеглов, оборачивается для него опустошением, череда побед — бесконечным поражением. Он бросается во все новые поиски, но каждый раз выходит проигравшим. Вспомните слова Гумилева о Дон Жуане: «… ненужный атом, я не имел от женщины детей и никогда не звал мужчину братом». Убийственная диагностика самой феноменологии «донжуанизма». Конечно, это не самодостаточность, это неосознанный крик о помощи, прикрытый массовым «эксгибиционизмом». Эротизация 21 века — это бегство от самого себя и описанное еще Эрихом Фроммом бегство от свободы.
— Можно ли сказать, что в определенном смысле это примета времени, в котором мы живем?
— В обществе, действительно, происходят определенные сдвиги. Во-первых, сейчас идет мощнейшая эротизация массовой культуры. Для того, чтобы вам что-то продать, маркетологи идут по самому простому пути — пути эротического окрашивания товаров. В результате, происходит эротическая массовизация. Но, как вы хорошо знаете, ничто массовое не бывает глубоким. Любое массовое — это всегда бегство в масочность. В результате люди становятся жертвами кастрации подлинных мотивов человеческой жизни.
Во-вторых, меняются социальные и гендерные роли. Я вам нарисую три картинки, которые помогут проследить эти изменения наглядно. Викторианская эпоха: идут он и она, он — рыцарь, она склонила свою нежную голову, робко положив ему руку на руку. Советская эпоха: идут он и она, плечом к плечу, рабочий и колхозница. И, наконец, сегодня: идут она и он, она идет гордо — сильная, ответственная, принимающая решения, а он тихо и робко кладет ей голову на плечо. Происходит массовая инфантилизация мужчин, а у женщин становятся все более выражены маскулинные черты, что не может не влиять на сексуальные межличностные отношения.
В-третьих, мы имеем дело с феноменом, который социологи и психологи называют отсроченным взрослением. То есть, в целом, независимо от половой принадлежности, молодые люди не спешат искать свою андрогинную часть, а застревают в подростковом этапе и не хотят брать на себя никакой ответственности.
В итоге, мы имеем дело со сложнейшим феноменом мирной сексуальной революции. У нее множество граней. Но в наших учебниках все по-прежнему начинается с работы Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которая, напомню вам, написана на базе работ Льюиса Моргана по исследованию индейского племени ирокезов.
— Может, люди не спешат искать «половину», потому что, в отличие от предыдущих тяжелых исторических периодов, исчезла необходимость иметь партнера. Если раньше банально вместе было проще выжить, то сейчас машинка сама стирает, посудомойка разбирается с грязными тарелками, пылесос сам ездит, да еще и управляется дистанционно. И для выживания нам не то чтобы не нужен второй. Подчас он даже лишний. Насколько революция быта повлияла на то, что люди вроде бы хотят близости, но при этом не хотят включать второго в свою жизнь?
— Мне кажется, это чудовищная оптика, которая близка к формуле: семья как производственная ячейка общества. Эта формула рассматривает семью с позиции государства как еще один производственный комбинат, поставляющий стране сырье в виде трудовых ресурсов. Как только мы смотрим на семью через эту оптику — зачем тебе партнер, когда по дому все делает бытовая техника? — мы убиваем семью.
Супружество — никакая не ячейка. Есть гениальное понимание супружества как дружества. Не сексуальный партнер, не бытовая функция, а человек, ради которого, заботясь о котором, можно идти по жизни и видеть совместные перспективы. Любовь начинается с заботы о другом, а забота о другом трансформируется в заботу о себе. Бросьте смотреть на семью как на ячейку общества. В мире, убивающим своим равнодушием производственных отношений, где ключевыми дефицитами стали дефициты понимания, смысла, доверия, семья становится единственным источником для их восполнения.
— Так может люди просто не верят, что могут найти это самое дружество, поэтому и снижают планку? Что цифровые технологии, соцсети настолько выхолостили общение, что люди потеряли всякую надежду обрести что-то теплое в общении с другими людьми?
— Я боюсь подобных рассуждений. Мы каждый раз ищем козла отпущения, который виновен в тех или иных трансформациях нашей личности. Раньше этим козлом было телевидение, теперь — интернет. Мы превращаем Сеть в нового демона, в том числе обвиняя в том, что именно Сеть является носителем того самого одиночества. Пустота приводит к тому, что мы ищем суррогаты для ее заполнения. И обвинять Сеть в своей пустоте было бы наивно. Мы с другим явлением сталкиваемся. За всеми этими поисками стоит экзистенциальный вакуум XXI века, вакуум смысла. Но, несмотря на то, что сегодня мы видим нарастание многих непонятных нам явлений, но мы по-прежнему находимся в погоне за смыслом, доверием и пониманием.
Анна Семенец