Дмитрий Травин. Новая русская история

Сейчас много пишут про некую даму, поведавшую нам, что ГУЛАГ был, мол, не ужасом, а социальным лифтом для бедствующих слоев населения. Сами по себе фантазии такого рода малоинтересны, но я вдруг обратил внимание на то, что с помощью подобных искажений у нас выстраивается уже целая История страны.

Вспомним Валерия Зорькина, который писал, что крепостное право было скрепой для нации. Вспомним про диванных стратегов, заявляющих о том, что захват Балтии по договору о дружбе с Германией был лучшим способом обороны от нацистов, поскольку сдвигал границу на Запад. Вспомним Льва Гумилева, твердившего о позитивных сторонах монгольского нашествия, поскольку оно спасло нас от нашествия Запада. Благодаря таким «историческим открытиям» получается, что лучшими и важнейшими моментами в истории России были татаро-монгольское иго, крепостное право, ГУЛАГ и те два года, когда мы дружили с нацистами.

На самом деле во всех этих случаях существует «небольшая подтасовка».

Уровень жизни в сталинской деревне и впрямь был настолько низким, что крестьяне хотели оттуда вырваться. Но не в ГУЛАГ, естественно, где многие погибали или теряли здоровье, а в город, на стройки первых пятилеток или в армию.

Культурные скрепы действительно существовали в старой России. Но ими, конечно, были не крепостное право или какие-то иные формы насилия, а религия и община. Именно они сплачивают людей в любой стране до тех пор, пока не начинается формирование национального государства.

Умная дипломатия и впрямь помогает обороняться от врагов, поэтому иногда даже с ними нужно заключать соглашения о дружбе. Хороший пример такого рода — союз США и Великобритании со Сталиным, который по большому счету был их врагом. Рузвельт и Черчилль от такого союза выиграли, тогда как Сталин от глупого и подлого союза с обманувшим его Гитлером проиграл.

При монголах Русь сохранила православную веру, на которую захватчики не покушались. Однако масштабы разорения страны от набегов были значительно больше, чем разорение от любых войн в Западной Европе.

Дмитрий Травин, экономист