Ценности безнадежно размыты

Кое-что в жанре манифеста — о том, что уже давно достало.

Вот приходит некто принять участие в дискуссии, и с порога или прямо заявляет, или всеми силами дает понять, что он «правый». И этим как бы хочет сказать, что такая декларация или демонстрация придает его аргументам некий дополнительный вес в сравнении с другими участниками диспута, в его глазах «левыми», «леваками» или даже «крайне левыми» — в таком словоупотреблении это все синонимы и, в конечном счете, пейоративы, то есть ругательства. Чисто лингвистически он путает далекие по смыслу, хотя и однокоренные слова «правизна» и «правота». В самом общем плане то, что я хочу сказать, относится и к тем, кто сияет левыми орденами и медалями, хотя есть разница, и о ней я еще скажу пару слов.

Вот что я хочу сообщить этим людям: я не понимаю, что вы имеете в виду. И я не корчу из себя дурачка — я знаю, конечно, что подразумевают в Израиле. Но я прожил десятки лет в США, и там подразумевали нечто совсем иное. Может быть, я не все знаю, но я не помню, чтобы израильские правые выступали за ликвидацию всеобщего медицинского страхования, за массовое сокращение социальных выплат (я имею в виде себе, а не «им») или за полное и безоговорочное запрещение абортов. Иными словами, приоритеты заметно отличаются, и хотя общий знаменатель есть, он не лежит на поверхности.

Когда я, в 70-х годах прошлого века, прибыл в США, республиканская партия, представлявшая там «правые» ценности, была еще в начале той эволюции, которая вывела ее на нынешние плачевные позиции. В значительной степени она еще была верна своим традициям — свободе рынка и международной торговли, расовому равенству (многие республиканцы голосовали за Акт о гражданских правах, многие демократы — против), демократии, приоритету личности перед государством и мускулистой внешней политике в защиту этих ценностей. Эти ценности я в значительной мере разделял тогда и разделяю до сих пор, хотя картина мира оказалась более детальной, и в ней проступило очень многое мелким шрифтом.

Сегодня эти ценности безнадежно размыты, а люди, голосующие за республиканцев и гордо именующие себя «правыми», выходят на демонстрации с лозунгами белого национализма и антисемитизма. Показательно, что на днях Лиз Чейни, одна из самых правых в традиционном смысле членов Сената (и нет, далеко не моя единомышленница), была унизительным образом поражена в правах собственными товарищами по партии.

Мне в социальных сетях меньше приходится сталкиваться с воинствующими левыми — отчасти, наверное, потому, что среди русскоязычных публичных персон они пока в меньшинстве, а в моем кругу и того меньше, но я подвергался нападкам и с этой стороны. Знамя «левизны» реже вьется в воздухе хотя бы потому, что «правые» относят к этому лагерю весь огромный спектр мнений вправо от себя, выталкивая и меня, и некоторые ошибочно принимают меня за союзника. Но на меня и слева спускали своры, и экстремисты с той стороны, с их нападками на краеугольные принципы всеобщего равенства и свободы слова, мне так же неприятны, как и белые националисты. У меня в бане их целая коллекция. А тех, кто хочет мира, я не отношу априорно к левым, тем более к экстремистам. Я сам хочу мира и считаю это естественным желанием каждого — но не явочным порядком, игнорируя все тонкости, потому что мир имеет варианты. «Творят запустение и именуют это миром», как говорил британский вождь у Тацита.

Можно резонно возразить, что наша позиция в спектре мировоззрений — в значительной степени плод нашего темперамента, который мы не выбирали. Но тогда это все равно что похваляться толщиной задницы или разлетом ушей в сравнении с ихними. И к тому же сведение одного камня преткновения к другому: правые (оставляя религию в стороне) считают, что доминирует биология, а левые — что цивилизация. На самом деле, если не тратить всю энергию на мордобой, иногда все же доминируем мы: вот, к примеру, рождены без крыльев, но летаем, хотя в последнее время не так часто.

Мы, конечно, никогда не придем к полному согласию, но плодотворным может быть только такой спор, где есть хотя бы минимум общих позиций. В моем случае это признание равенства всех людей и предпочтение их прав любому левиафану — но также и натиску толпы. Причем равенства и прав в первую очередь в личном порядке, а не группами, хотя группы тоже нуждаются в защите. В этом равенстве нет никакой биологии или идеологии, оно основано не на статистических таблицах, а на моральном принципе, который выдвигали Бенедикт Спиноза, Джон Локк и Иммануил Кант — задолго до того, как сформировалась сама идея либерализма, и уж точно до изобретения правых и левых. В каждом споре между равными есть верные аргументы и неверные, и его исход не должен зависеть от вживленной в мозг линейки, у которой есть только крайне правый конец и крайне левый, а вся промежуточная длина изъята.

Алексей Цветков