Михаил Виноградов. В библиотеку, а не на площадь

Проблема закона о просветительской деятельности — не в очевидной его омерзительности для приблизительно всех умеющих читать и писать. Проблема — в его ошибочности. Вернее — в ошибочности тренда, продолжением которого он является.

Тренд заключается в растущем игнорировании (как минимум) и постепенном запрете (это дело менее быстрое) любой инаковости. Не так важно, идет ли речь о геях, свидетелях иеговы, ученых-грантополучателях, школьниках (чуть более, чем полностью), любителях обсценной лексики или о машинистах, как-то не так объявляющих станции орденоносного метрополитена.

Логика «просветительская деятельность всегда во зло» не просто фиксирует собственное (тоже ошибочное) представление о нежизнеспособности и неконкурентоспособности лоялистского просветительского контента. Оно игнорирует то несложное обстоятельство, что просветительство, наука (равно как искусство, религия, хобби и даже акцент на сексуальности самых разных ориентаций) — это не столько потенциально революционные ячейки, сколько пути отвлечения от реалий и от потенциальной «классовой борьбы». По большому счету секты куда более интересны, чем эта самая классовая борьба. Люди слушают лекции условного Дмитрия Быкова (пусть со всеми внутренними политическими подковырками, которые у него там есть), но после них склонны пойти в библиотеку, а не на площадь.

Строго говоря, тут бывает два пути. Первый — условно камбоджийский — репрессирование любой инаковости. Который неизбежно (хотя и не быстро) провоцирует политизацию и мобилизацию репрессируемых — хотя кроме пребывания под гнетом репрессивного тренда их особо ничего не объединяет. Второй хотелось бы назвать для симметрии китайским — но это будет справедливым только в цитировании лозунга про «сто цветов». Он предполагает, что люди легко переключаются с политического на неполитичное и с «общего» на «частное», если это неполитическое и частное кажется им более интересным.

Возьмем, к примеру, дачников или обитателей гаражных сообществ: в советское время — им дали возможность внутренней эмиграции, минимизируя пересечения с государством. В результате ни те, ни другие не были движущей силой смещения советской власти, а спокойно наблюдали из партера или с балкона. То же самое было с верующими (не важно, православными или пятидесятниками) или там собаководами. Да и после падения советской власти важным фактором распада интереса к политике становится появление многообразных неполитических изданий, оказавшихся не менее увлекательными — от Cosmo до «Вестника ЗОЖа».

Поэтому самое логичное для недопущения сращивания общественной и политической жизни — как раз поощрять и не мешать жить всем этим микросектам — от библиофилов и вышивающих бисером до бинджвотчеров и BSDM. Не допускать их политизации и политического единения. Но вместо поощрения ухода желающих потенциальных недовольных в эту свою науку, искусство, геймерство, собирательство и бортничество, наоборот, зачем-то делают недовольными плюс/минус всех, кто связан с наукой, просветительством и атипичными хобби.

А ведь еще Маяковский указывал на смертельную опасность для дела революции «страшнее Врангеля» обывательского быта и домашних канареек. Но все болели, когда это в школе проходили.

Михаил Виноградов, политолог