Престол или вера: все могут короли?

После кончины почти столетнего принца Филиппа Маунтбеттена, мужа английской королевы, вновь активизировались мысли о судьбе монархий в наши дни. Не раз упоминалось, что Филипп был по рождению православным (по греческой материнской линии). Кому-то это ласкало слух, а кто-то мог задаться вопросом: а что нас тут, собственно, умиляет? Ведь Филипп поменял веру (ну, хорошо — не веру во Христа, но конфессию), перешедши из православия в англиканство перед свадьбой с королевой Елизаветой. И далеко не он один поменял! В истории монархий сплошь и рядом бывало, что невеста-принцесса приезжала из другой страны, и очень часто принимала конфессию жениха-принца (как это было и с Александрой Федоровной Романовой — Алисой Гессенской).

И что же получается: пресловутой «равнородностью» европейские монаршие дома очень дорожат, и право на «морганатический брак» является зачастую предметом горячих споров. А конфессией — выходит, не дорожат? Или дорожат, но не очень? Нет ли тут неудобства — как с точки зрения насмешливого циника, так и истинно верующего христианина? С корреспондентом «Росбалта» беседует историк, член-корреспондент Международной академии геральдики и Королевской Мадридской академии генеалогии и геральдики Михаил Медведев.

— Так как же, Михаил Юрьевич, «равнородность» выше конфессии?

— Давайте разберемся. Во-первых, следует уточнить ситуацию с самими равнородными браками. Принцип равнородства принят далеко не всеми династиями. Более того, у разных династий бывают очень разные списки тех, кто им, исходя из какой концепции, равнороден. Это очень тонкая сфера, и обобщать ее «нахрапом» совершенно немыслимо.

Династия, которая веками считалась наиболее блистательной из европейских — французская королевская — никогда не знала принципа равнородства, как формального. И тот же Британский королевский дом формального принципа равнородства не имеет и никогда не имел.

— В России ведь соответствующий закон был принят лишь в XIX веке, после женитьбы Константина Павловича на польской княгине Лович?

— Совершенно верно, при Александре I. Его отец, Павел I, в своем Уложении об императорской фамилии упоминает в качестве возможных супругов российских великих княжон — иностранных принцев. Но это делается мимоходом, и из этого совершенно не следует, что все супруги обязаны быть иностранными принцами, и в каком смысле именно принцами. Считать ли таким принцем того, кому титул был пожалован, или только владетельного?

К слову, с конца XIX века в Императорском доме бродили разнообразные мысли о том, что нужно смягчить принцип первородства — признать ровней Рюриковичей, например, или даже объявить требование равнородства противоречащим фундаментальным историческим принципам Дома Романовых и оттого не имеющим силы. Вообще же нельзя не признать, что применительно к потомкам Екатерины I требование династического статуса для невесты выглядит довольно странной претензией.

— И, кажется, Наполеон сватался к сестре Александра I?

— Да, но скромное происхождение Наполеона не играло роли, поскольку сам он был императором, в этом качестве международно признанным. Точно так же Романовы вступали в брак с черногорскими принцессами, ничуть не тревожась по поводу того, принят ли в черногорской династии Негошей принцип равнородства (его и близко не было).

Помимо равенства супругов, требовалось согласие императора на брак с конкретным лицом. Брак без разрешения, хотя бы и равнородный, не имел силы. Иногда в виде исключения император разрешал неравные браки, но супруга и дети от таких браков не считались членами династии. «Равенство» происхождения супругов, разрешение монарха и право на принадлежность к династии — это в принципе три совершенно разных вещи, хоть и связанных.

Теперь, что касается перемены конфессии. Действительно, это вещь деликатная и сама по себе «не очень приличная». Есть конфессии (и православие среди них), которые крайне болезненно относятся к переходам. Поэтому Российский императорский дом с меньшим трудом сходился с протестантскими династиями Европы, чем с католическими, у которых была «своя твердость». Иначе российские династические связи могли бы сложиться совершенно по-другому, и по-иному сформировать самые разные аспекты российской и европейской истории.

Не все династические союзы, заключавшиеся поверх конфессиональных барьеров, были чреваты переменой веры. Порой супруга сохраняла свою веру в браке, порой меняла ее при вступлении в брак, а иногда принимала это решение со временем. И разные династии имеют на этот счет свои собственные правила. В той же Британии брак с католичкой ведет к исключению из права престолонаследия, но дети от этого брака, если они не следуют вере матери, вполне благополучно могут наследовать трон. В российском законодательстве была похожая норма, но она была прописана столь спорно и проблемно, что непонятно было, как прилагать ее. Историки спорят о том, были поражены в правах наследования Владимировичи, или нет.

— Здесь следует уточнить: это ныне здравствующие Мария Владимировна и сын ее Георгий Михайлович?

— Да, это та ветвь, к которой принадлежат нынешние претенденты на престол. А тянется история еще с XIX века. Великая княгиня Мария Павловна-старшая, мать Кирилла Владимировича, того самого великого князя и командира Гвардейского флотского экипажа, который то ли выходил, то ли не выходил с красным бантом в феврале 1917 года, была протестанткой и перешла в православие уже после того, как брак был заключен. И некоторые считают, что это исключает всю ветвь (а некоторые — что лишь самого великого князя Владимира Александровича, но не его потомство) из права престолонаследия.

Они ссылаются на ту норму законодательства, что была написана с ориентировкой на законы других династий, но не была доведена до логического конца. Эта норма просто предписывала, как поступать (если есть право на престол — не жениться на инославной), но не предусматривала карательных санкций. И потом, ответственность за такой брак лежала на императоре, который его разрешил.

— То есть, с правами потомков Кирилла все в порядке?

— Увы, нет. Сам Кирилл Владимирович потерял право на престол в 1906 году при совершенно иных обстоятельствах: Николай II лишил Кирилла, с его будущим потомством права наследования за то, что он женился против воли императора на принцессе Виктории, разведенной супруге великого герцога Гессенского. Существуют две школы в династической юриспруденции: одни считают, что Кирилл с этого момента лишен прав со всем потомством, другие — что это решение Николая было неконституционным и не имело силы (но тогда не могло иметь силы и последующее «прощение» с признанием брака задним числом).

А признание состоялось. Через некоторое время Николай простил Кирилла и признал брак, но не отменил запрет на наследование. Многие считают, что раз простил, и дети Кирилла записаны в члены династии — значит, они автоматически имеют право наследования. Ничего подобного! Это разные вещи.

Что касается покойного принца Филиппа, то, несмотря на религиозное рвение его матушки, он был воспитан, в сущности, неправославным. И всю жизнь, с тех пор, как у него стал формироваться какой-то «религиозный горизонт», существовал в преимущественно неправославном окружении. Так что переход в англиканство для него и переходом-то не был. Он мог бы остаться лишь формально православным, но ведь в формальности душеспасения нет. Архиепископ Кентерберийский тогда справедливо предположил, что все-таки будет гораздо удобнее для всех, если супруг королевы, главы англиканской церкви, тоже окажется англиканином. Так в итоге и вышло. При этом, конечно, у Филиппа с православием и с греческими корнями были связаны разнообразные сентименты. Записывать его в религиозные апостаты совершенно неверно. Он жил, как был воспитан.

— А ведь и от нас уезжали выходить замуж? Если обратиться к более ранним векам, знаменитая Анна Ярославна, королева Франции, ведь перекрестилась в католичество?

— В XI веке конфессиональный барьер еще не разделял Восток и Запад. Конечно, какие-нибудь горячие латинские или греческие головы еще задолго до формальной Великой схизмы XII века, раскола между православием и католичеством, готовы были сказать, что на Востоке или на Западе «все не то». И, напротив, после схизмы было много попыток вести себя так, будто она уже преодолена.

Мой любимый пример — Павел I, возглавивший Мальтийский орден. Или святой благоверный Александр Невский. В официальной пропаганде он выставляется великим защитником «восточного выбора» — чтобы православие избежало сближения с католицизмом. А Александр, судя по всему, рассчитывал на папу римского как на нормального западного человека, который поможет против «беспокойных соседей».

— Тевтонов?

— Немцев, шведов. Александр понимал, что по сути с ними имеет место соседский, а не конфессиональный конфликт. И папа по итогам переговоров считал Александра нормальным единоверцем. Каким, с общеэкуменической точки зрения, Александр и был.

— Но папа «не одернул своих»?

— А у папы были руки коротки что-то сделать. Рим был куда дальше от театра событий, это же был XIII век, когда о том, что случилось в соседней долине, иногда узнаешь через пару лет.

Тема переговоров Александра с Римом еще ждет пристального исследования и поднятия всяческих архивных бездн. Но, на мой взгляд, совершенно очевидно, что рассказы о том, как «западные пришли к Александру Невскому и он их прогнал» — это в чистом виде желание замести под ковер весьма дружественные переговоры святого великого князя с Римом.

— Возвращаясь к нашим дням: все-таки среди нас живет некоторое число как убежденных монархистов, так и крепких православных, по мнению которых, вообще только православные попадут в рай…

— Более того, только «настоящие» православные, «нашей выделки». Есть такое настроение. На это я отвечу в некотором роде немилосердно: почему у подавляющего большинства российских монархистов ничего толком не клеится? Потому что их на самом деле монархизм волнует мало. Их волнуют разнообразные вещи, которые они с этим ассоциируют. Европейский или собственный выбор, чистота православия (в их личном понимании), русскость или власть над соседями, или же что-то еще, что не относится к сути.

Российский монархический принцип, разумеется, был маркирован верностью православию. А дальше надо смотреть, как это реально охранялось законом, как решалось на практике. Не через линзу какой-то мифологии того, что у нас всегда была Святая Русь. Как там у Клюева: «Уму республика, а сердцу Китеж град». Так у аффектированных имперцев: «Уму империя, а голосуем сердцем».

Ничего подобного, это был не Китеж град, а определенная реальность, которую надо внимательно рассматривать. В ней было свое место инославию — иногда к нему мягчали, иногда «вострели», то государство клонилось головою поближе к протестантам, то, наоборот, к католикам. В какой-то момент оно обращало более заинтересованный взгляд к древневосточным церквам, а когда-то — особенного интереса не испытывало. Если мы хотим быть верными православной традиции, мы должны изучать ее, а не подменять своими представлением.

Беседовал Леонид Смирнов